Джонатан нежно притянул меня, поднял к себе мое лицо и нашел губами мои губы. И снова в его поцелуе были тепло, желание, но еще и сдержанность. Почему? – задумалась я. Очевидно, существовало одно единственное объяснение, и, затаив дыхание, я задала ему вопрос:
– Джонатан, ты женат?
Я почувствовала, как тело Джонатана застыло, и он, немного помедлив, ответил:
– Нет. Теперь нет.
Его интонации было достаточно, чтобы удержать меня от дальнейших расспросов. Кто бы ни была его жена, она, несомненно, оставила глубокие шрамы – шрамы, которые еще не полностью залечены. Но ведь я – няня, подумала я про себя, прильнув к его плечу, а хорошая няня за неделю может добиться поразительных результатов, особенно если отдает этому всю душу.
На следующий день на ярмарке в Барселосе Джонатан купил мне ярко раскрашенного колоссального размера глиняного петуха, который был символом этих мест, и мы оба пришли к выводу, что с черными и красными перьями и нарисованными на нем яркими сердцами и цветами он являет собой верх безвкусицы, но тем не менее невероятно красив. Я знала, что в предстоящие годы он будет красоваться на моем туалетном столике, озадачивая друзей и родственников. Пусть удивляются, мне все равно. Глядя на него, я всегда буду вспоминать Джонатана, и уже из-за одного этого петух бесценен.
В последующие дни, наполненные бесчисленными пакетами засахаренного миндаля, множеством пирожных с кремом и вкуснейшим местным вином, мы побывали в Браге, где зашли в темный и зловещий собор и сразу же вышли из него, и посетили Национальный парк с горами и озерами, с быстрыми реками и густыми сосновыми лесами. В путеводителе говорилось, в этих местах в изобилии водятся олени, волки, куницы, барсуки и дикие кабаны, – и я вполне могла этому поверить. Склоны гор были такими огромными и безлюдными, что я не удивилась бы, обнаружив там даже медведей. Мы действительно видели нескольких волков, но они находились на большой, заросшей деревьями территории, по соображениям безопасности огороженной высоким забором из металлической сетки, и выглядели такими же жалкими и противными, как я и ожидала.
В далекой заброшенной закусочной нас угощали крошечными кусочками вкусно обжаренной безымянной рыбы в тесте, которая была подана с рисом и свежим латуком и вместе с гарниром щедро полита свежевыжатым лимонным соком. Хлеб был только что испеченный и еще теплый. Вино, которое не имело названия и было дешевле минеральной воды, оказало на нас такое сногсшибательное воздействие, что остальную часть дня мы провели на берегу реки, болтая босыми ногами в ледяной воде, смеясь и целуясь.
На следующий день мы отправились в Чавес, маленький городок, от которого два десятка миль до ближайшей деревни. К тому времени, когда мы туда добрались, проехав через страну, которая резко изменилась и превратилась из горной местности в бескрайние просторы торфяников и вересковых зарослей, напоминавших о Шотландии, было уже время вечернего чая. Уставшие и напуганные мыслью об обратном пути по дороге, пригодной только для четвероногих, мы быстро нашли кафе и подбодрили себя кофе – не тем кофе, что подают в отеле, а крепкой темной жидкостью, которую пьют чашечками размером с наперсток. А затем настал момент, который сделал наше долгое путешествие стоящим всех неприятностей. Начав осматривать достопримечательности Чавеса, мы сначала решили, что их не слишком много, но, заглянув на первую же улицу с магазинами, увидели огромную витрину, которую занимала одна-единствен-ная реклама, предлагавшая сервиз ценой в тысячу эскудо с видами Стратфорда-он-Эйвон, коттеджа Энн Хатауэй и театра «Глобус», – все названия написаны по-английски! Это было слишком.
– Ты хочешь сказать, что я проделал все эти мили по диким центральным районам, рискуя разбить машину, только ради того, чтобы приобрести обеденный сервиз «Уильям Шекспир», который могу купить в любой день на базаре в Вулидже! – с возмущением воскликнул Джонатан.
Не обращая внимания на любопытные взгляды местных жителей, мы, смеясь, продолжили путь по грязной улице, тщетно стараясь найти хоть что-нибудь, что могло бы оправдать наше путешествие. Ничего не обнаружив, мы вернулись к «ламборгини», и Джонатан, мужественно стиснув зубы, снова направил свой великолепный автомобиль на усеянную рытвинами дорогу. Почти всю обратную дорогу я спала – спала крепким сном без сновидений, вселившим в меня ощущение, что я обрела душевное спокойствие, которое столь долго искала.
Дни проходили один за другим, и пятница – день, когда Джонатан должен был уехать к своему другу в Виго, – приближалась, но между нами так ничего и не было сказано о будущем. В четверг вечером я причесывалась с тяжелым сердцем. Хотя тот момент в Валенсе больше ни разу не повторился, он тем не менее был. Я видела выражение глаз Джонатана, я знала, что это больше чем просто курортный роман. Что такого могла сделать жена Джонатана, чтобы столь сильный и уверенный в себе мужчина ужасно боялся полюбить снова? Вставляя в уши жемчужные сережки, я замерла. Возможно, ответ прост – он все еще ее любит. Эта мысль испугала меня.
Обед был напряженным, хотя Джонатан весело болтал о нашей дневной поездке в Каминьо и о встреченной нами женщине, одетой во все белое и с петухом на голове. Джонатан решил, что это своего рода предсказательница, но, наведя справки у местных жителей, узнал, что она просто сумасшедшая. Я почти не слушала его, ибо была занята тем, что придумывала, как подвести его к разговору о том утре, когда он уедет, оставив меня одну. Я смертельно боялась услышать стандартные слова о том, как было весело, как ему было приятно познакомиться со мной…
– Пойдем, прогуляемся по берегу, – предложил Джонатан, когда Мануэль убрал со стола последнюю посуду.
Крепко держа Джонатана за руку, я последовала за ним из зала в холл и дальше – на автомобильную стоянку. Храня молчание, мы сели в машину, и «ламборгини», взревев мотором, помчался по извилистой дороге вниз, в город. Через несколько минут, оставив позади шумные улицы, мы выехали на узкую дорогу, идущую вдоль дюн, где воздух был теплым и тяжелым от морских брызг и сладкого запаха сосен. Вверху висел бледный серебряный серп, а внизу блестело бескрайнее море, вздыбленное гигантскими белыми лошадьми, которые, вскинув головы, неслись к берегу в кружащихся облаках пены.
На мне было вечернее платье и босоножки, и я, сбросив обувь, наслаждалась ощущением песка, когда мы рука об руку шли по дикому берегу.
– Завтра пятница, – наконец заговорила я.
– Да, и ты уезжаешь к своим друзьям в Офир.
– А ты – к своему другу в Виго. Остановившись, мы взглянули друг другу в глаза, и я поняла, что в моих безошибочно видна боль расставания.
