Эдуардо видел на лице Филадельфии абсолютную уверенность в невиновности ее отца и тот барьер, который, как минное поле, лежал между ними.
— А как насчет истины? Как быть, если то, что вы хотите, — ложно?
Она взглянула на него.
— Вы как-то странно воодушевляетесь насчет истины. Я подозреваю, что это потому, что сами-то не имеете дела с истиной.
Он пожал плечами и слегка отодвинулся от нее, испытывая некоторую неловкость из-за того, что он знал все о ее отце и понимал, как может ранить ее истина.
— Драгоценности подлинные.
Филадельфия сняла с шеи колье.
— Тогда я должна вернуть их вам и поблагодарить за то, что вы мне их показали.
Она протянула ему колье. Но он вместо того, чтобы взять его, сжал ей руки.
— Что, если я могу осуществить хотя бы часть ваших желаний? Что, если я предложу вам достаточно денег, чтобы вы могли вернуть все долги вашего отца, в обмен на некоторые услуги с вашей стороны?
Филадельфия побледнела. Деньги в обмен на ее услуги? Значит, вот в чем причина его появления здесь — он явился, чтобы ослепить ее драгоценностями? Выходит, он думает, что она настолько бедна, что падет так низко…
Она пыталась вырваться, но он крепко держал ее руки.
— Отпустите меня! Я вам не проститутка!
— Проститутка? — Он вдруг нахмурился и выпустил ее руки. — Ах вот в чем дело! Вы решили, что я хочу сделать вас своей любовницей. Немудрено, что вы оскорбились! — В его голосе звучало подлинное негодование. — Я уже говорил вам, что хочу, чтобы вы помогли мне продать мои драгоценности.
Эдуардо вздохнул и отошел от нее на несколько шагов, чтобы взять тяжелое золотое ожерелье, которое первым показал ей.
— Что, если я скажу вам, что этому ожерелью сотни лет, и что оно сделано индейцами Амазонки для королевы Португалии, и что его может купить любая чикагская леди, у которой достаточно денег?
Она неуверенно сказала:
— Я ответила бы вам, что это великолепный образец ювелирного искусства, но слишком роскошное, чтобы его носил кто-то не королевского рода. Ни одна американская леди не наденет такое ожерелье.
— А если вы не американская леди? Если вы некто иной, скажем, обедневшая аристократка? Вы приехали в Америку, чтобы забыть прошлые беды, избавиться от воспоминаний о вашей погибшей семье, о вашем отце, убитом врагами. Что, если это ожерелье — единственная вещь, оставшаяся от легендарного сундучка с драгоценностями? И вы теперь вынуждены расстаться с ним? Но продать не первому встречному, а человеку, который будет ценить его так же, как цените вы, если покупатель понимает, что он приобретает.
Филадельфия прикрыла глаза еще до того, как он кончил говорить.
— Вы смеетесь надо мной?
— Ни в коем случае!
Он произнес мягко, но так настойчиво, что она открыла глаза.
Он подошел к ней поближе и нагнулся, чтобы его глаза оказались на уровне ее глаз, а она подумала: «Он прекраснее, чем сам грех».
Филадельфия не знала, почему так подумала или почему ей вдруг захотелось поверить ему. Но мысль эта пришла и осталась, как дрожь страха и возбуждения.
— Что вы от меня хотите?
Он улыбнулся.
— У вас есть дар мечтать. Вы способны заставить людей вообразить то, что они не могут увидеть собственными глазами. Я предлагаю вам возможность использовать ваш уникальный талант. Если вы поможете мне продать мои драгоценности, я отдам вам половину выручки. Вы согласны, милая?
Его убедительный тон победил ее страх, но сомнения не покидали ее.
— Это безумие. Я не могу согласиться, потому что на мне будет клеймо шлюхи и меня навсегда изгонят из приличного общества. Нет, не могу.
— Не можете или не хотите?
— Я не приму участия ни в каком обмане.
Он заулыбался еще шире.
— Какая драгоценность может быть более желанной для женщины, чем та, которую она видит на другой?! Называйте это завистью или жадностью. Благодаря вашей красоте, любая женщина, которая увидит на вас мои драгоценности, захочет их иметь. Продавая драгоценности, мы только дадим этим женщинам возможность получить то, о чем они всегда мечтают, — купить у другой женщины ее красоту.
Филадельфия была так поражена его словами, что не знала, что и думать, но все-таки она отреагировала.
— Это непристойно! И незаконно… я так полагаю.
Он пожал плечами и стал укладывать голубые топазы обратно в футляр.
— Прошу прощения, что побеспокоил вас, сеньорита. Я совершенно неправильно представлял вас себе.
Она знала, что не должна провоцировать его на продолжение разговора, но удержаться не смогла.
— А что вы неправильно представляли себе?
Он пожал плечами — привычка, которую она начинала ассоциировать с его раздраженностью.
— Я думал, что в вас живет склонность к приключениям. Желание рисковать ради достижения своей цели.
Ее глаза расширились. Неужели он действительно думал, что увидел в ней эти качества? Ее отец предполагал совершенно обратное. Филадельфия не чувствовала в себе склонности к приключениям. И тем не менее в ней была потребность, насущная потребность быть храброй и готовой к приключениям. Возможно, сеньор Таварес и является тем спасителем, о котором она молилась. В этом она сомневалась. При его бросающейся в глаза мужской красоте он скорее походил на Люцифера, чем на какого-нибудь ангела-хранителя.
— Если я буду рассматривать ваше… ваше предложение, я должна быть уверена, что то, что мы будем делать, — законно.
— Конечно законно, — поспешно подтвердил он.
— И я должна иметь право покинуть службу у вас в любое время.
Какое-то мгновение он смотрел на нее.
— Если я не ошибаюсь, у вас есть причина принять мое предложение, помимо вашего стесненного положения.
— Мне нужна, сеньор, моя доля выручки. Можете быть уверены, что я не откажусь от нее.
«Выражение триумфа на его лице явно превосходит масштаб одержанной им победы», — подумала она с вновь возродившимся подозрением, но тут он вновь заговорил.
— Договорились! Сделка совершилась! — К ее изумлению, он протянул ей руку, как мужчина мужчине, и, когда она в ответ протянула ему свою, он от всего сердца пожал ее. — Теперь мы партнеры!
— Партнеры, — повторила она, чувствуя, как ветер удачи начинает дуть ей в спину.
Сделала ли она этот выбор по своей воле, или этот блестящий мужчина ослепил ее? Он назвал ее любительницей приключений. Тогда почему же она чувствует себя такой отчаянной и безрассудной, как школьница? Она знала ответ. Он крылся в его невозможно красивой наружности.
Ночь была теплой. Зловонный ночной ветер дул порывами, вздувая портьеры, но он не облегчал беспокойства Эдуардо. Запахи раскалившейся за день мостовой, навоза и чикагских пристаней, которые приносили бриз, были враждебны ему. И он был слишком далеко от дома и слишком давно, чтобы в душе его был покой.
