— Благослови и храни тебя Господь, дорогая моя. Не бранись, что моя любовь заставляет просить тебя быть осторожней. Очень боюсь за тебя и ругаю себя, что позволил тебе задержаться в этих опасных местах. Только Богу известно, что станет со мной, случись с тобой несчастье по моей вине.
— Не волнуйся, Роджер, со мной все будет хорошо, я поеду очень осторожно. — Элизабет не только отдалась объятиям мужа, но и сама нежно его целовала. Она была просто счастлива, что он не заметил изменений в ее фигуре и что сама устояла перед искушением сообщить ему о беременности. Сейчас его душевное состояние улучшилось против того, каким оно было при встрече, но чем меньше его беспокоить, тем лучше для него. — Ради Бога, не беспокойся обо мне, обдумывая свои проблемы. Дела у вас идут хорошо, вы близки к крупным победам. Не позволяй себе поддаваться страхам за меня, — она крепче прижалась к нему и добавила тише: — …и всяким другим. Ты хорошо делаешь то, что тебе кажется верным. Кто знает, может быть, сны нам снятся как соблазн свернуть с верного пути…
Де Кальдо, прикинувшись занятым разведением огня, с трудом сдержался, чтобы не рассмеяться от радости. Когда его увечья немного зажили, его вышвырнули на дорогу. Пока затягивались раны и пока он научился ловко украсть булку хлеба или курицу, он перенес такие мучения, что совсем потерял рассудок. И даже когда сознание понемногу стало возвращаться, беспамятство сохранилось. А ноги его носили благодаря звериной живучести да навязчивой идее погубить лорда Херефорда, из-за которого он сильно пострадал, хотя не знал, да и не хотел знать, что же с ним произошло. Шесть нескончаемых недель добирался он до армии Херефорда, еще неделю просил и клянчил, пока его допустили до самой грязной и черной работы в лагере за пригоршню отбросов со стола, и прошла еще неделя, пока он узнал, где стоит шатер Херефорда. Скоро де Кальдо понял преимущество своего скотского существования: на него никто не обращал внимания, только пинком отшвыривали, если он мешался на пути. Ему было нетрудно собрать охапку дров и принести в палатку Херефорда. Его сквайр, который остановил бы и расспросил всякого вошедшего, только взглянул на изуродованного, вшивого оборванца и вернулся к занятию со своими ногтями. Херефорд с женой, обмениваясь знаками любви, тоже не замечали, где и сколько он топтался возле них.
Смешным для де Кальдо показалось то, что эти двое не знали, что Херефорду надо было бояться именно его, а не де Траси. Еще смешно было слушать, как они говорили о будущем. Де Кальдо одному было известно, что будущего у Херефорда нет. Как только Элизабет выйдет из шатра, Херефорд умрет. Умрет со своими грехами, не причастившись, не помолившись и без последних обрядов. Де Кальдо на мгновение испугался, что Херефорд выйдет вместе с женой, но, взглянув украдкой, увидел, что он не одет, и успокоился. Правда, тут будет сквайр, чтобы одеть господина, как только уйдет Элизабет, но де Кальдо нужно всего мгновение. Быстро ткнуть украденным ножом, который он нащупывал за пазухой, и все.
Они еще раз поцеловались, крепко обнявшись, Элизабет закрыла глаза, чтобы сдержать слезы. Не желая показывать их, она быстро отвернулась и молча вышла. Вильям стал подниматься ей навстречу, она остановила его жестом, вытерла слезы. Подумала и решила вернуться, чтобы попрощаться с улыбкой. Не надо оставлять Роджеру груз опасений за нее, сейчас он должен видеть ее уверенной в себе.
— Роджер! — крикнула она от входа; Херефорд обернулся и заслонился рукой. Этим движением он помешал де Кальдо ударить метко. Нож резанул по руке и немного задел плечо, а немощный противник уже был обезоружен и отброшен в сторону. Впрыгнул Вильям, выхватил свой меч, но Херефорд, зажав полой халата рану, остановил его.
— Стой, Вильям, хочу знать, кто подослал его и зачем меня хотят убить. Подержи его.
— Роджер… — Элизабет зашаталась, и Херефорд быстро кинулся к ней, увидев, как из бледной она стала зеленой. Отняв руку от кровоточащей раны, он поддержат ее.
— Спокойно, Элизабет, мне ничего не стало. Присядь.
Элизабет трудно дышала, опускаясь на стул. Она внимательно смотрела на урода, которому Вильям прижал меч к горлу, и вспоминала.
— Ты не Знаешь. А я знаю, что его никто не посылал. — Как бы тяжело мужу ни было, думала она, он должен знать это. Еще думать о покушении, уж это действительно окончится для него плохо. — Это де Кальдо. Он грозил, что придет и убьет тебя; это он мне говорил.
— Не может быть!
— Я тебе писала. Спроси его сам.
Но сделать этого было уже нельзя. Когда единственное желание, поддерживавшее в нем сознание, не осуществилось, рассудок насовсем покинул де Кальдо. Он что-то невнятно бормотал и плакал, издавал непонятные звуки, делал бессмысленные движения. Когда Вильям попытался с ним заговорить и ткнул его мечом, тот со страха измарался.
— О Боже, Роджер, пощади и прикончи его. — Но, взглянув на мужа, она забыла про де Кальдо. Херефорд побледнел как полотно, кровь текла по пальцам руки, зажимавшей рану. — Ты ранен! Дай я остановлю кровь!
Херефорд совершенно безучастно позволил перевязать себя, он как будто пребывал во сне. Он только единожды поднялся, чтобы отменить призыв Элизабет о помощи, приказал Вильяму вытащить и связать де Кальдо, остаться снаружи и никого к нему не пускать, как будто ничего не случилось. Потом он уселся, никуда не глядя, и почти не мигал, пока Элизабет промывала и перевязывала ему руку и плечо.
— Тебе надо лечь, Роджер, — сказала она, закончив перевязку. Рана не была серьезной, но вид его сильно ее тревожил. — Ничего серьезного. Полежи, тебе станет лучше.
Херефорд вдруг стал как-то странно смеяться.
— Ошибаешься, Элизабет, это очень серьезно. Даже хуже — я умер.
— Нет! Нет! — крикнула Элизабет, упала перед ним на колени и схватила за руку. — Что ты говоришь, любимый! Тебе скоро будет лучше. Полежи, не говори такие страшные слова!
— Я говорю тебе, что я убит! Все, мертв. Что может быть лучше? Это решает все наши проблемы. Благослови Господь этого человека… де Кальдо, если, как говоришь, это он. Он сделал для меня больше всех моих друзей!
Элизабет самой не хотелось жить; лучше умереть, ослепнуть, оглохнуть, лучше вообще было не родиться, только бы не видеть, как мужество оставило Роджера и он воспользовался этим, чтобы бежать ото всех.
— Роджер, пожалуйста, будь мужчиной! — она стала рыдать. — Мужайся! Ведь не первый раз на тебя замахивается рука убийцы. Ну что ты струсил от одной царапины! Неужели это так тебя напугало?
Она была готова говорить что угодно. Может быть, жестокие слова уязвят его и заставят сопротивляться. А на нее смотрели с удивлением голубые глаза Роджера.
