— Нет, не сказала. Наверное, забыла. Или просто догадалась, что мне лучше будет, если все останется таинственным…
Они помолчали.
— Никогда не видела такой красоты, — просто сказала Сафия. — Вы очень красивы.
Он улыбнулся милым лицом. Удивительно было, он будто и не знал о своей красоте.
Вошел сапожник, и Андреас быстро обулся… Затем простился быстро и ушел из дома Раббани.
* * *
На следующий день Андреас пришел снова. Она привела его в комнату свою, обтерла каким-то лоскутом кожаное сидение низкого табурета, такого же, как в мастерской, и попросила Андреаса сесть. Сама она села на пол возле своего станка, поджав под себя ноги. Она дома ходила разутая, в одних чулках. Сапожник работал в мастерской и пел тихонько и заунывно. Он молча кивнул в ответ на учтивое приветствие Андреаса и больше ничего не говорил. Сафия сразу вышла в мастерскую. Андреас подумал, что, должно быть, она прислушивается со вчерашнего дня к шагам и голосам в мастерской и глядит потихоньку из-за занавески — не он ли это пришел. Ему вдруг сделалось приятно и он улыбнулся с каким-то ребяческим самодовольством…
Когда они сели в ее комнате, ей вдруг захотелось быть хрупкой и беззащитной; и она такой и почувствовала себя. И стала жаловаться Андреасу нежным певучим голосом на то, что ей приходится много работать, потому что отец часто болеет и еще он занят писанием своей хроники, описывает все происходящие события… А когда заработаешь немного больше денег, хочется купить хорошие нитки, шерсть и шелк для работы… Андреас в ответ тоже поделился с ней своей печалью, рассказал, что мачеха не пускает его к отцу. Она послушала, и возмутилась, и горячо сочувствовала Андреасу… Затем она снова заговорила о своем отце; и Андреас понял, что она хочет отвлечь его от печальных мыслей. Она сказала мило и горячо, что Андреас непременно должен попросить ее отца, чтобы тот дал ему прочесть хотя бы немного из того, что пишет. Андреас с увлечением согласился. Они вдвоем вышли в мастерскую и Андреас сказал сапожнику свою просьбу. Тот пошел к себе. Андреас и Сафия ненадолго остались одни. Ничего не говорили, но молчание было приятно обоим. Гирш Раббани принес одну из своих тетрадей в переплете, должно быть, самодельном. Андреас сел на табурет в мастерской и стал читать. Было интересно. Сапожник работал и тихо пел. Сафия ушла к себе и тоже, наверное, принялась за свою работу. Потом сапожник разогнулся, чуть раскинул руки, потягиваясь; и предложил Андреасу остаться пообедать. О том, какого мнения Андреас о его писаниях, Гирш Раббани не спросил. Непринужденно вышла из-за занавески Сафия, улыбнулась Андреасу и кивнула.
— Интересно! — сказал ей Андреас, чуть приподнимая тетрадь, которую держал на коленях.
Она обрадовалась и снова улыбнулась. Но обедать у сапожника Андреас учтиво отказался, отговорившись тем, что мать ждет его к обеду дома. Сегодня мать и вправду должна была вернуться пораньше. Но на самом деле Андреасу просто неловко было оставаться обедать у таких бедных людей, как сапожник и его дочь; и словно бы объедать их. Они ели совсем мало.
Но прощаясь, Андреас сказал, что придет завтра. И сам удивился немного, как просто и легко он это сказал.
И дома он рассказал матери о своем знакомстве с Сафией. Мать что-то спросила о здоровье сапожника, затем перевела разговор на что-то другое.
На третий день Андреас снова был в доме Гирша Раббани. На этот раз Сафия рассказывала Андреасу, как ее учила ткать бабушка, мать ее матери; она была из Иберии, а тамошние иудейские женщины славятся своим умением ткать изящные тонкие льняные и шелковые ленты, голубые, пурпурные и красные, с вкраплениями-вплетениями блестящих тончайших золотых и серебряных нитей; после эти ленты расшивали пышными сложными узорами. Люди благородного и знатного происхождения во многих странах украшали этими лентами свои волосы и одежду. Но Сафии больше нравилось ткать ковры. Еще она рассказала Андреасу об одном сне, который видела давно, еще тогда, наверно, когда впервые увидела Андреаса… Ей снилось, будто она в пустыне — жарко и жаркий песок, она маленькая девочка (она такою и была тогда) с красными шелковыми лентами в косичках; и какая-то стоит незнакомая старуха в белом платье…
На четвертый день Сафия снова хотела говорить с Андреасом о своей работе. Но он прервал ее неожиданно и милым каким-то летящим голосом:
— Нет, будем говорить, как маленькие дети…
Он стал рассказывать какой-то смешной случай из своего детства, когда он ходил в монастырскую школу. Она почти тотчас позабыла, что же он рассказывал… Он говорил, а она тотчас забывала… оставался только милый голос… Она сидела на полу близко к нему. Он сидел на прежнем табурете. Она стала смеяться и вдруг быстро положила голову на его колени — хотела спрятать смеющееся лицо… И тотчас же смутилась, откинулась чуть назад и прикрыла лицо ладонями. Но он своими милыми пальцами отнял ее ладони от ее лица и тоже смеялся… Когда смеялся, не оставалось и тени безумия — милое умное и доброе лицо…
* * *
Андреас теперь часто бывал в доме Гирша Раббани…
* * *
Однажды Сафия попросила, чтобы Андреас подал ей моток ниток для вышивания. Мотки лежали кучкой на полке. Андреас заметил игрушку — пестро раскрашенного деревянного петуха. Эта игрушка показалась ему странно знакомой, но он не помнил, где он мог видеть ее; у него, кажется, не было в детстве такой игрушки. Он подал Сафии моток, какой она просила; взял в руку петуха и, показывая ей, посмотрел на нее вопросительно.
— Это моя детская игрушка, — сказала она и вдруг засмеялась. Теперь она часто смеялась и чувствовала свой смех легким и свободным.
— Где-то я видел эту игрушку, — задумчиво сказал Андреас.
Она совсем оживилась и стала рассказывать ему, как отец принес эту игрушку домой; петух был облезлый, грязный; отец нашел его в куче мусора, увидел. Денег у отца было мало и он обычно игрушек ей не покупал, она играла обрезками кожи и пряжками для башмаков. Она обрадовалась настоящей игрушке и отец был рад; он все повторял, что это подарок, подарок. Он сам вымыл и заново раскрасил деревянного петуха. Сафия долго играла с этой игрушкой, и сейчас еще любит смотреть на нее…
— Где-то я видел эту игрушку, — снова повторил Андреас. — Вдруг мне начинает казаться, что она была моей… Но нет, у меня такой игрушки не было… Петух — веститель зари, — произнес он снова задумчиво.
— Давайте я подарю вам эту игрушку, — сказала Сафия, чуть приподымаясь. — Мне так приятно будет подарить вам что-то, что мило мне…
— Нет, не надо, — быстро и как-то отчужденно выговорил он и поставил игрушку на полку…
