Граф был завсегдатаем мужских компаний и сомнительных вечеринок, где обычно и выступали цыганки. С Андресом де Монтойя граф частенько сталкивался у различных издателей, поэтому графу и маркизу приходилось делать вид, будто они оба – первые приятели. Вот и на этот раз Хайме Кристобаль пригласил де Монтойя в гости запросто, на бокал вина. Отказаться было неловко. У Кристобаля маркиз застал уже известного нам издателя. После того как было выпито порядочное количество вина, вошел заранее наученный слуга и почтительно напомнил графу, что тот на сегодняшний вечер зван на вечеринку к сеньору Кеведо, о писательском таланте которого говорил весь Мадрид.
– Боже, как я мог забыть! – воскликнул граф.
И он тут же принялся усиленно приглашать с собой маркиза и издателя. Маркиз обычно избегал подобных компаний, но на этот раз отказаться было неловко; и кроме того, ему хотелось поближе познакомиться с сеньором Кеведо, с которым он знаком не был.
Все трое на лошадях отправились в дом Кеведо. Кристобалю, разумеется, отлично было известно, что (а, вернее, кто) ожидает маркиза в гостях у знаменитого литератора. На вечеринку граф действительно был приглашен и нарочно устроил так, чтобы на нее попали и маркиз с издателем.
Уже у двери маркиз (и все остальные) услышали звон браслетов, щелканье кастаньет, переборы гитары, притоптывание и характерные возгласы. Маркиз на мгновение утратил свою обычную сдержанность и поморщился. Издатель и граф, конечно, заметили это.
Издатель с притворной деликатностью коснулся рукава маркиза.
– Не уйти ли нам? – осведомился издатель. – Я – не поклонник цыганского пения.
– Нет, отчего же! – маркиз деланно пожал плечами. – Это довольно любопытно.
Издатель и граф насмешливо переглянулись за его спиной.
В доме колесико их мести сделало, что называется, еще один оборот. Сеньор Кеведо, талантливый писатель, но отнюдь не чуждый суетности человек, поспешно вышел им навстречу. Ему было лестно видеть у себя в гостях маркиза де Монтойя. От близкого знакомства с маркизом можно было ожидать, например, солидных денежных подачек. Хотя маркиз и отличался скаредностью, но для такой личности, как сеньор Кеведо, он ведь мог бы сделать исключение. О цыганском происхождении маркиза Кеведо также был осведомлен; знал он и о том, что маркиз не любит цыган. Поэтому сейчас Кеведо был смущен. Он отличался определенным простодушием и бестактностью, свойственными многим одаренным людям.
Не успев даже поздороваться с маркизом, Кеведо бессвязно залопотал:
– Ваша милость, я счастлив… видеть вас у себя… у меня… О!.. Я сейчас же велю прекратить всю эту цыганщину… Я… я сейчас прикажу слугам выгнать… – он уже повернулся и готов был что-то выкрикнуть.
Но маркиз одернул его. Граф и издатель снова переглянулись. Обычно весьма сдержанный, маркиз на этот раз говорил резко и нервно.
– Успокойтесь! – на лице маркиза появилось выражение холодной ярости. – Я пришел сюда развлечься и не нахожу в музыке и танцах ничего дурного, – процедил маркиз сквозь зубы.
Растерянный Кеведо, кланяясь маркизу, проводил гостей в комнаты.
Андрес де Монтойя был раздражен и цыганским пением, и тем, что Кеведо показался ему льстивым, суматошным и неумным человеком.
Кеведо, между тем, пребывал в полной растерянности. Что делать? Усадить маркиза в маленькой комнате? Да, там он не будет слышать цыганского пения, но будет как бы отделен от остальных гостей. Проводить его в большую комнату? Но видно по всему, что маркиз сейчас в бешенстве; кто знает, в какое состояние приведет его музыка… Но де Монтойя сам решил проблему.
– Надеюсь, у меня будет возможность познакомиться с остальными гостями? – холодно спросил он.
– Да, ваша милость!.. О, да!.. Прошу вас… Прошу! Простите… Мы здесь запросто… Я сейчас представлю вам моих гостей…
– Нет необходимости специально представлять мне кого бы то ни было, – резко прервал маркиз гостеприимного хозяина. – Я вовсе не желаю нарушать атмосферу дружеской непринужденности!
С этими словами он шагнул за порог. Граф Хайме Кристобаль и издатель уже расположились в комнате. Эта большая гостиная была украшена несколькими отличными картинами старых мастеров. Лепнина на потолке потемнела. На ковре в живописном беспорядке были разбросаны подушки, обтянутые зеленым шелком. На маленьких столиках стояли кувшины с вином, бокалы, блюда с маслинами и орехами. Уже стемнело, и слуги только что зажгли светильники. Маркиз нетерпеливо отмахнулся от сеньора Кеведо, желавшего окружить его заботой и вниманием, и опустился на первую попавшуюся подушку рядом с каким-то молодым дворянином. В комнате собралось человек пятнадцать мужчин. Казалось бы, следовало ожидать буйного веселья, даже некоторой разнузданности, но, к удивлению Андреса, все были серьезны, сосредоточенны и с безмолвным восторгом следили за тем, что происходило в передней, чуть приподнятой части комнаты, представлявшей собой нечто вроде импровизированной сцены.
Три цыгана играли на гитарах. Перед ними танцевала молодая цыганка. Сначала Андрес не испытывал ничего кроме отвращения. Он даже не мог взглянуть на музыкантов и танцовщицу. Ему казалось, что все напоминает присутствующим о том, что он – маркиз Андрее де Монтойя, внук короля Филиппа, на самом деле всего лишь отпрыск нищего подмастерья. Андрес чувствовал, как пылают его щеки и пелена раздражения застилает глаза.
Но недаром он получил хорошее воспитание. Усилием воли он взял себя в руки и сосредоточился. Постепенно он заметил, с каким восторженным вниманием слушают и смотрят его соседи. Он заставил себя поднять глаза.
В движениях женщины, в изгибах ее рук, в извивах тела цвело истинное искусство танца. Это совсем не напоминало обычное женское соблазнительное кривлянье. Сила и четкость были в том, как изгибались ее запястья, как гордо откидывалась голова, как притоптывали маленькие ступни, обутые в туфельки на крепких высоких каблуках. Гитаристы также играли прекрасно. Вот цыганка запела. У нее был громкий сильный гортанный голос. Но едва Андрес услышал слова песни, как в нем с прежней силой вспыхнуло раздражение. Это была баллада о красавице Маритане, которую король убил из ревности. Андрес едва сдерживался. Он с изумлением чувствовал, что готов убить эту женщину, удушить собственными руками. Ему снова показалось, что все здесь собрались лишь для того, чтобы издеваться над ним. Но сила и красота музыки сделали свое дело. Прошло несколько минут, и он уже пребывал в том же состоянии восторга и внимания, что и все остальные.
Надо сказать, что Андрес очень боялся ощутить при звуках цыганского пения то, что именуется «голосом крови». Но сейчас он был весьма доволен тем, что ничего подобного не ощутил. Просто так же, как и все, он наслаждался очаровательным и своеобразным искусством.
