отойти в сторону.
– Здесь? – спросила Алисия.
Она кивнула, приветствуя всех. Раньше, несомненно, они извинилась бы за свое вторжение на кухню, потому что все хозяйственные помещения предназначались для прислуги. Однако из-за лазарета подобные привычки отошли на второй план.
– В кладовке, госпожа, – ответила экономка.
Алисия подошла к двери и довольно энергично постучала.
– Входите.
Она потянула дверь на себя, и Густав увидел жандарма, стоящего между двумя свисающими вниз колбасами. Он закрывал собой Ханну, видна была только ее левая ступня в деревянном башмаке.
– Я поражена! – решительно заявила Алисия Мельцер. – Что, в полиции принято через служебный вход тайком проникать в дом благородной семьи?
Вахмистр сунул ручку в нагрудный карман и захлопнул записную книжку. Он сдержанно ответил, что исполняет свою служебную миссию и что речь идет о преступлении против императорской армии и о внутренней безопасности.
– Как бы то ни было, – надменно заметила Алисия, – я полагала, что вы сначала появитесь у меня и сообщите мне о своих намерениях. Полиция также должна соблюдать закон и правила приличия.
Вахмистр ничего не ответил. У Мельцеров все еще были большие связи в Аугсбурге, и он никак не хотел себе неприятностей.
– Мы закончили, – произнес он, повернувшись к Ханне. – Вы можете вернуться к своей работе, фройляйн Вебер.
Ханна не сразу решилась пройти мимо него на кухню. Только когда он отошел в сторону, она быстренько прошмыгнула к выходу и уселась на скамейку рядом с плитой.
Поскольку все взгляды тут же обратились к ней, она вся сжалась, как будто таким образом могла стать невидимкой.
– Можно узнать, о чем идет речь? – осведомилась Алисия.
Помедлив, вахмистр все-таки решился дать ответ. В любом случае в его интересах было не злить и без того рассерженную даму.
– Я всего лишь задал несколько вопросов, госпожа. Это лишь слухи, толки… больше ничего. Обвинение одной женщины с фабрики.
Алисия нервничала. У Лео была небольшая температура, а Хенни после завтрака опять вырвало. Вот-вот из лазарета должен был прийти доктор Штромбергер, чтобы осмотреть детей, а вот этот человек своими непонятными высказываниями ее задерживал.
– Что за обвинение, господин вахмистр?
– Ну что ж. Говорят, что госпожа Ханна Вебер состоит в близких отношениях с одним военнопленным. С неким… Григорием Жуковым. Этот парень сбежал в ночь с тринадцатого на четырнадцатое сентября.
Фрау Мельцер напряглась. Пособничество в побеге военнопленному каралось смертью. Женщин, вступающих в отношения с заключенными, сажали в тюрьму, им отрезали волосы. Какой позор – такое на вилле просто не могло и не должно было произойти.
– Какая гнусная клевета, господин вахмистр! Наша прислуга не бегает по городу по ночам. Вилла на ночь запирается.
– Конечно, госпожа. Однако кто-то из них мог раздобыть ключ.
– Тринадцатое… Это было в четверг, две недели тому назад, – припомнила Брунненмайер. – Мы все той ночью не спали.
Она запнулась, потому что не хотела причинять боль Гумберту, но, естественно, они все проснулись, потому что с ним снова случился приступ.
– Ага! – воскликнул вахмистр. – Значит, вы можете засвидетельствовать, что фройляйн Вебер была здесь на вилле?
Воцарилось молчание. Как бы им ни хотелось помочь Ханне, любое заявление нужно было хорошо обдумать. Августа объяснила, что она со своей семьей не живет на вилле, поэтому ничего сказать не может. Эльза неуверенно пожала плечами, Брунненмайер медлила, Элеонора Шмальцлер тоже была в нерешительности.
Йордан же была как на иголках. Если подставить Ханну, то она расскажет, что Мария Йордан уже несколько месяцев спала с ней в ее комнате, а если она сейчас вступится за Ханну, то так или иначе выдаст себя. Это была для нее настоящая ловушка.
– Я, – сказал Гумберт в наступившей тишине. – Я могу засвидетельствовать. Я видел ее. Здесь, на кухне. Она спросила меня, как я себя чувствую.
– Ах! – недоверчиво посмотрел на него вахмистр, ухмыляясь. – А что вы делали в кухне посреди ночи, господин Седльмайер? Может, хотели почистить картошку?
Гумберт с ненавистью посмотрел на него. Этот сукин сын уклонился от военной службы и теперь здесь, на родине, усложнял жизнь порядочным людям!
– У меня душевное расстройство, приступы страха, господин вахмистр. На войне тронулся. Это могут подтвердить все.
– К сожалению, это так, – выступила экономка. – У нас в лазарете, увы, таких много.
– Все война окаянная, – произнесла Брунненмайер.
– Вы, конечно, и сами все это знаете, господин вахмистр, ведь наверняка тоже служили императору и отечеству, – проговорил Густав как бы безобидным тоном.
– Конечно, – пробормотал жандарм. – Итак, из этого следует, что фройляйн Ханна Вебер была в ту ночь здесь на вилле.
Все кивнули в знак согласия. Все точно знали. Ханна была здесь, на вилле. Ханна со своей скамьи тоже кивнула.
– Я же вам говорила, – раздраженно посмотрела на вахмистра Алисия Мельцер. – Наша прислуга верна нашему немецкому отечеству, мы заботимся об этом. Кто бы ни оклеветал Ханну, это злая ложь.
Жандарм щелкнул каблуками, как это делают военные.
– Госпожа – не взыщите. Я должен выполнять свой долг, даже если иногда это бывает трудно.
– Конечно, – холодно бросила Алисия. – Мы все выполняем свой долг! Каждый на своем месте.
32
Элизабет несколько раз заводила в лазарете разговор о докторе Мёбиусе, но Тилли отмалчивалась, она никому не рассказывала о своем горе. Она всегда без опозданий заступала на дежурство, как всегда, усердно работала, и доктор Штромбергер не раз отмечал, что фройляйн Бройер проявляет незаурядные способности в хирургии. Когда Тилли ассистировала ему во время операции, она подавала ему необходимые инструменты еще до того, как он просил ее об этом. Она будто думала вместе с ним. Однажды он пошутил, что сейчас выйдет в парк выкурить сигарету, а она в это время сможет спокойно приступить к операции.
Элизабет очень хорошо знала, что Тилли и доктор Мёбиус обменивались письмами. Гертруда Бройер рассказала об этом во время визита, одновременно пожаловавшись, что врач вообще никак не вписывается в семью, ведь кто-то должен будет потом управлять банком. «Нельзя же бросаться на шею первому встречному только потому, что ты влюбилась», – заявила тогда она. Раньше Элизабет отвергла бы такое суждение как «ужасно старомодное», но сегодня она смотрела на ситуацию по-другому. Она тоже была влюблена по уши, но эта большая любовь принесла ей горе и разочарование.
– В России он пропал без вести? – уточнила она. – Ну, как ни крути, у русских все равно дела идут хуже некуда. Царя они скинули, и как долго продержится Временное правительство, выступающее против этих ужасных большевиков, вилами на воде писано. Они наверняка скоро сложат оружие и отправят военнопленных назад в Германию.
– Было бы хорошо, – вежливо отреагировала Тилли, но было видно, что она в это не верит. В госпитале было несколько пациентов, раненных под Ригой, и то, что они рассказали о России, было малообнадеживающим: сожженные деревни, околевший скот, убитые крестьяне, партизаны в тылу, палящие по немцам, отравленная вода, и наконец, русская зима.
– Фрау
