С любовью,
Твоя сестра КаталинаКазалось, молчание будет тянуться до бесконечности. Стоя с письмом в руке, я представила себе мою прекрасную сестру, обреченную на столь жалкое существование, что она унизилась до роли просителя в этом заговоре.
И все-таки я могла бы поехать в Англию. Могла сказать «да», и на этом все бы закончилось. Могла взять с собой дочь, может, даже сына, и больше не оглядываться назад. Я вышла бы замуж за короля, чье здоровье медленно подтачивала болезнь, но после его смерти стала бы вдовствующей королевой, у которой впереди вся жизнь. Я ведь еще молода и вполне могу построить жизнь заново.
– Ты единственная ее надежда, – словно издалека послышался голос отца. – Все, что от тебя требуется, – подписать акт о добровольном отречении. Я буду править Испанией как регент, пока не достигнет совершеннолетия твой сын Карл. Ты сможешь уйти с чистой совестью.
Добровольное отречение.
Он лгал мне. Совесть моя никогда не была бы чиста. Подписав отказ от своих прав, я уничтожала саму кастильскую династию. Даже кортесы не смогли бы помешать отцу. Все теперь принадлежало бы ему, как королю Арагона, а затем его сыну, которого, как он рассчитывал, родит ему его новая французская королева. Мои сыновья лишались всех прав на престол, а моя борьба за спасение Испании оказывалась впустую.
Я мысленно услышала голос матери, столь отчетливый, словно она стояла рядом: «Добро часто проигрывает тщеславию».
Я посмотрела на отца. Казалось, я видела его впервые – человека, который выглядел и говорил как мой отец, но при этом был холоден и беспощаден.
– Мы с Сиснеросом потратили немало времени, обсуждая будущие союзы, – добавил он. – Как и я, он полностью предан этому королевству. После моего брака с Жермен и твоего с Тюдором я задушу всех, кто осмелится заявлять, будто я, Фернандо Арагонский, недостоин править.
Пергамент, свидетель позора моей сестры, выскользнул из моих пальцев. Могла ли я подумать, что мне придется отвернуться от родного человека?
– Это мое королевство, – сказала я. – Мне жаль Каталину, ибо ей не к кому больше обратиться, но я ничем не могу ей помочь. Во всяком случае, не таким образом. И не желаю больше слышать об этом ни слова.
Отец метнулся ко мне, и на какое-то жуткое мгновение мне показалось, что сейчас он меня ударит. Он схватил меня за руку, и глаза его в гневе вспыхнули.
– Как ты смеешь разговаривать со мной, словно с лакеем? – прошипел он. – Сейчас я здесь правлю, а не ты! И с этого дня ты будешь делать все, что я скажу!
Слова его обрушились на меня, будто град. Но в тот же миг весь мой страх исчез. Я осознала жуткую истину, которой не понимала раньше.
Отец сражался не со мной. Он сражался с призраком.
Все эти годы он находился в тени матери, кланяясь ее трону. Его презрительно называли арагонцем под юбкой Изабеллы, чего он не мог ни забыть, ни простить. Он не спешил, дожидаясь часа, когда сможет заявить права на то, что считал своим. Не пошевелив даже пальцем, чтобы помешать, он ждал и наблюдал, как Филипп издевается надо мной, – не потому, что не мог, но потому, что это не входило в его планы.
«Любовь тут ни при чем. Я лишь сомневалась в его способности жить в моей тени».
Теперь его час пришел. Он готов был обратить в прах чужую жизнь, навсегда погасить непобедимый свет, затмевавший его собственный. Я была всего лишь препятствием на его пути. Он желал наказать мою мать и все то, что она защищала. Всю жизнь он чувствовал себя осмеянным, униженным, оскорбленным – и больше не мог этого вынести.
Он отпустил меня. Кожу под рукавом жгло.
– Нет, – сказала я. – Я не брошу свое королевство и не лишу своих сыновей права на трон. Если я отрекусь, придет конец всему, чего так хотела мама. Я ее не предам.
– Тогда ты предашь меня! – крикнул он. – Ты предашь собственного отца!
В ушах зашумело. Не чувствуя под собой ног, я попятилась.
– Похоже, тебе дурно, – сказал отец таким тоном, будто хотел ранить, искалечить, убить. – У тебя видения. Твои детские причуды окончательно тобой овладели. Если ты не хочешь выйти замуж и вернуться к нормальной жизни – значит ты сошла с ума. Тебя следует отправить куда-нибудь в надежное место, подальше от этого… – он насмешливо махнул рукой, – кладбища, которое ты называешь своим домом.
Я задрожала, стиснув руки.
– Делай как знаешь, – прошептала я. – Но как бы ты со мной ни поступил, это ничего тебе не даст. Я остаюсь королевой, и однажды мой сын станет королем. Принц крови Габсбургов и Трастамара построит великую империю, какой еще не видел мир. Он совершит все то, о чем я мечтала для Испании, и не только.
– Дура! – сплюнул отец. – Все, что он станет делать, лишь в интересах Габсбургов. И остановить его сможет только моя кровь – кровь Арагона.
Повернувшись, он вышел, на ходу выкрикивая распоряжения.
Я развернулась кругом, спотыкаясь о подол. В дверях зала стояли стражники, а позади них спускался по лестнице коннетабль, взвалив на плечо извивающийся мешок.
Услышав мой крик, из-за спин стражников вышел худой мужчина в алом камзоле. Взгляд его был подобен взгляду стервятника. Я узнала маркиза де Вильену, которого отец раньше называл изменником.
– Ваше высочество!
Он поклонился и снял шляпу. Его темные волосы нисколько не поредели и не поседели с годами, словно он заключил договор с дьяволом, чтобы сохранить молодость. Этот человек, который, как считалось, предал Испанию ради служения Филиппу, служил теперь моему отцу.
– Убирайтесь, – проговорила я сквозь зубы. – Прочь, во имя Господа. Я вам приказываю!
– Ваше высочество, – ухмыльнулся он, – вам придется подчиниться, или я буду вынужден прибегнуть к более жестким мерам.
Я набросилась на него, вонзила ногти в лицо. Он отшатнулся, хватаясь за расцарапанную щеку. Стражники поколебались, но никто не осмелился притронуться ко мне, когда я с пронзительным криком метнулась к лестнице.
У подножия лестницы стояла донья Хосефа с моими фрейлинами. По ее морщинистому лицу текли слезы. Повернувшись к двери, я успела увидеть, как коннетабль и другие вельможи садятся на лошадей. Отец был уже у ворот, с силой дергая руками в перчатках за поводья. Перед ним, вцепившись в луку седла, сидел мой Фернандито.
– Мама! – крикнул он, увидев меня. – Забери меня! Хочу к тебе!
Я открыла рот, но вместо дикого, отчаянного вопля из него вырвался лишь немой призыв.
Взглянув на меня, отец пришпорил коня и галопом унесся прочь. За ним последовали вельможи. В пустом дворе поднялось облако пыли.
