Книга была изъята, а Хейвард посажен в темницу, королева заметила, что сам Хейвард, возможно, и не является автором, – но скрывает за своим именем некоего дерзкого автора. Мы с Пенелопой сидели вдвоем, подолгу разговаривали и засыпали от изнеможения, но не могли прийти ни к какому выводу и не видели разрешения этой проблемы.
Маунтджой был в Ирландии и преуспел там, где потерпел поражение Эссекс, а Пенелопа напомнила мне о том, что Эссекс предрек, будто Маунтджою не суждено успеха, ибо он слишком начитан и чтит книги более, чем битвы. Как он заблуждался! Да и бывал ли мой бедный Эссекс когда-либо прав.
Он вошел в долги, ибо королева отказалась продлить лицензию на ферму по изготовлению сладких вин, которую она наложила на него, поэтому нам предстояло выплатить их. Казалось, уже ничто не могло быть хуже, но худшее было впереди.
Он никогда не мог видеть себя со стороны. По его мнению, люди были пигмеями по сравнению с ним. В те ужасные дни я понимала, что люблю его как никого в своей жизни, кроме Лейстера в наши первые дни.
Конечно, то была иная любовь. Когда Лейстер пренебрег мною ради Елизаветы, я разлюбила его, но я никогда не разлюблю Эссекса.
Он находился в Эссекс Хауз. Там собирались недовольные, и у его дома создалась опасная репутация. Саутгэмптон был на его стороне, а он давно уже был в опале у королевы. Все люди, которые были лишены королевой привилегий, кто считал, что их обошли – все собирались там, чтобы устроить смуту.
О, мой беспечный, бездумный сын! Отчаявшись вернуть ее любовь, обиженный и злой, он во всеуслышанье кричал, что не доверяет королеве, что ее правление столь же криво, как и ее стан!
Я желала, чтобы я была бы там. Я бы напомнила ему, что Джон Стаббз потерял свою правую руку не потому, что он написал памфлет против замужества королевы, а потому что осмелился напомнить, что она стара для деторождения. Но все было бесполезно. Одно это его замечание могло привести его на эшафот – и я знала это.
Величайший его враг, сэр Уолтер Рейли, ухватился за эти слова. Представляю, с каким торжеством он передал их на ухо королеве. Она стала ненавидеть его сильнее, чем любила. Ее преследовала сцена, когда он вломился в ее спальню и увидел старую седую женщину.
Продолжение истории известно: был заговор, по плану которого они захватили Уайтхолл, добивались встречи с королевой, заставили ее сместить нынешних министров и собрать новый парламент.
Наверное, им казалось все просто и ясно, когда они планировали это. Совсем иное дело было это осуществить. Кристофер стал очень замкнут и молчалив, поэтому я знала, что что-то замышляется. Я почти не видела его, поскольку он был в Эссекс Хауз. Потом я узнала, что Эссекс ожидал посланий короля Шотландии, в таком случае он собирался поднять восстание, надеясь на шотландцев.
Естественно, что все приготовления в Эссекс Хауз привлекали внимание. Шпионы Эссекса обнаружили, что существовал противоположный заговор с Рейли во главе, в котором планировалось поймать их, возможно, убить, но в любом случае бросить в Тауэр.
Где бы мой сын ни проезжал по улицам Лондона, люди выходили приветствовать его. Он всегда был предметом интереса и обожания. Он верил, что этот город будет на его стороне, и что если он проедет по улицам с призывом выйти на митинг, то люди пойдут за ним.
В субботу вечером несколько его последователей отправились к театру «Глобус» и подкупили актеров, чтобы те сыграли «Ричарда 3» Шекспира и люди поняли из пьесы, что можно низложить монарха.
Я была так встревожена, что немедленно вызвала к себе брата Уильяма. Он также имел дурные предчувствия.
– Уильям, – кричала я, – молю тебя, поезжай в Эссекс Хауз. Увидься с ним. Переубеди его.
Но Эссекс, как всегда, не желал слушать. В Эссекс Хаузе, когда туда приехал Уильям, было уже три сотни народу: горячие головы, фанатики.
Уильям потребовал встречи с племянником. Эссекс отказался, а так как Уильям не уходил, он был схвачен и заперт в кабинете.
И тут Эссекс сделал величайшую глупость: вместе с двумястами своими сторонниками и бедным заблудшим Кристофером он вышел на улицы Лондона.
Какое ребячество!
Я и сейчас становлюсь больна, когда думаю об этом храбром, глупом мальчишке, едущем по Лондону с плохо вооруженными приспешниками и вызывающем народ присоединиться к нему.
Представляю себе его разочарование, когда он увидел, как эти достойные люди поспешно отворачиваются и запираются у себя в домах. Отчего бы им восставать против королевы, которая принесла им процветание, которая спасла страну от Испании!
Но призыв к восстанию был услышан, и в Лондоне и в пригородах войска уже готовились защитить королеву и страну. Боев было немного, но достаточно для того, чтобы некоторые были убиты. Моего Кристофера ткнули в лицо алебардой, и он упал. Его схватили, в то время как Эссекс отступил и достиг своего дома, где быстро сжег письма короля Шотландского, которые могли изобличить его.
Ночью за ним пришли.
Я была в шоке и ярости. Его друг Фрэнсис Бэкон, для которого он так много сделал, сказал речь в пользу наказания Эссекса.
Я назвала его лицемерным другом и предателем.
Пенелопа покачала головой: Бэкон сделал свой выбор, сказала она, и взвесил свои обещания королеве и Эссексу: победила королева.
– Нужно было получше выбирать друзей, – сказала я.
– Да, дорогая мама, – отвечала Пенелопа, – но взгляни, к чему привела его глупость.
Я знала: мой сын обречен.
Но была надежда, за которую я цеплялась. Королева любила его, и я вновь и вновь напоминала себе, что она всегда прощала Лейстера.
Но Лейстер не поднимал против нее восстания. Какое прощение может быть Эссексу?
Нужно было трезво признать: никакого.
Он был признан виновным, как я и предполагала, и приговорен к смерти, так же, как и бедный Кристофер.
Я была в отчаянии и тоске. Мне предстояло проститься навеки и с мужем, и с сыном.
Это был кошмар, в котором я находилась ночь и день. Она не сможет сделать этого, говорила я себе. Но почему же? Те, кто окружали королеву, полагали, что она должна выполнить это. Рейли – вечный враг, Сесил, лорд Грей – все объясняли ей, что у нее нет альтернативы. И все же она была женщиной сильных чувств. Когда она любила – то любила глубоко, а она, несомненно, любила Эссекса. После Лейстера он был самым важным в ее жизни человеком.
А что, если бы Лейстер сделал то, на что осмелился Эссекс?
Но он бы никогда этого не сделал. Лейстер был не дурак. Бедный Эссекс, его карьера была отмечена печатью самоубийства, и теперь ничто не могло спасти его.
Или могло?
Мой сын и муж были приговорены к смерти. Я была их ближайшим родным человеком. Неужели у нее не возникнет хоть капли жалости? Если бы только она согласилась выслушать меня!
