— Капитан! Капитан! Горе нам! Порох никуда не годится! Он весь промок! — заорал старший канонир из чрева корабля.
Батистина судорожно сжала лапку Жоржа-Альбера. На «Красавице» воцарилась мертвая тишина…
— Господин Легалик, прикажите засыпать палубу песком! Все наверх! Приготовиться к рукопашной! С Богом, дети мои! — прокричал капитан Робино.
Батистина прислушалась. На палубе невнятно зазвучали голоса многих десятков людей: как все богобоязненные бретонцы, члены команды молились перед боем.
«Нашли время! Лучше бы они починили свои пушки или высушили порох!» — в отчаянии подумала легкомысленная девица, страшно разозлившаяся на моряков.
И тут до ее слуха долетели пронзительные крики: заключенные стучали в стены и двери, вопили от страха и ярости, так как не ведали, что происходит. Батистине было искренне жаль этих бедняжек, но она решила, что в данную минуту ничего не может для них сделать.
В кают-компанию вошел бледный как смерть Легалик. Он держал в руках острые кинжалы, пики и сабли… Он протянул оружие мужчинам.
— Но… Клянусь моей матушкой, я не умею пользоваться всем этим! — возразил господин Вейль, с неописуемым ужасом взирая на холодное оружие.
— Это всего лишь мера предосторожности, господин хирург, чтобы вы могли защищаться! Однако приготовьтесь к тому, что вам придется перевязывать раненых!
— Да… Да… Конечно… Надеюсь, мадемуазель мне поможет, — пролепетал, заикаясь, врач.
— Я пойду наверх и буду драться рядом с вами, господин Легалик! — решительно заявил Гонтран д’Обинье.
— И я тоже пойду! И я! — закричала Батистина, которой вовсе не улыбалось превратиться в сестру милосердия. Нет, такая перспектива ее не вдохновляла!
— Я приказываю вам оставаться здесь, мадемуазель! Держите, вот вам мой пистолет! Он заряжен! Пожалуй, только он один и остался сухим, не знаю уж, каким чудом! Если все пойдет хорошо, вам не придется им воспользоваться… — прошептал Легалик и повернулся, чтобы последовать за шевалье д’Обинье.
— Легалик… Легалик… Не покидайте меня… Как… Как вас зовут? — закричала в отчаянии Батистина.
Помощник капитана изумленно посмотрел на девушку, потом его осенило: он никогда не называл ей своего имени.
— О Господи! Яан… Яан Легалик…
— Яан… Яан, не покидайте меня… Я люблю вас… — простонала Батистина, подбегая к молодому человеку и бросаясь ему на шею. Она совершенно забыла про господина Вейля, который был буквально ошарашен ее поведением и выронил из рук корпию.
Жорж-Альбер скорчил презрительную гримаску, глядя на лицо хирурга.
«Ну и неловкий же этот врачишка!» — казалось, было написано на мордочке у обезьянки.
Затрещали выстрелы. Находившиеся на вражеском судне люди целились в сидевших на вантах и реях матросов «Красавицы». Раздались предсмертные крики и бессильные проклятия, послышались глухие удары. Батистина внезапно с ужасом осознала, что это падали на палубу тела убитых. Она бросилась в объятия Легалика. Тот схватил ее в охапку и силой заставил прижаться к стене. Корпус корабля сотряс страшный удар, за ним последовал зловещий сухой треск: по-видимому, судно врезалось в корму «Красавицы» носом. Батистина зашаталась, но устояла на ногах, придавленная к стене телом Легалика. Еще одну секунду он сжимал девушку в объятиях…
— Благодарю тебя за все, любовь моя… Ты еще найдешь того, кого любишь, хотя и сама не желаешь себе признаться в своей любви… — прокричал Легалик, срывая с губ Батистины последний поцелуй.
— Нет! Нет! Что вы хотите этим сказать? Нет, не уходите, Легалик… Яан, не покидайте меня… — стонала Батистина, почти теряя сознание.
Но Легалик был уже далеко.
До Батистины доносились непонятные звуки: какое-то царапание, треск… Она не могла знать, что в эту минуту полчища вооруженных до зубов бандитов одновременно забросили сотни крючьев, которые намертво зацепились за борт «Красавицы»… Нападающие пошли на абордаж… Шум на палубе стоял дикий… Орда негодяев обрушилась на защитников корабля. Мерзавцы были вездесущи, они прыгали на палубу, словно черти, перерубали канаты, лезли на реи… Капитан Робино, стоя на юте, пытался подбодрить свою команду криками. Батистина краем глаза увидела, как Легалик врезался в самую гущу сражающихся. Батистина ощутила на губах вкус дыма, крови, пепла… Яан Легалик бился с врагами с решимостью обреченного. Бок о бок с ним сражался, как лев, шевалье д’Обинье. Батистина, потерявшая от изумления дар речи, видела, как он в одиночку отражал нападение целой банды яростно вопивших негодяев.
Рядом с ней кто-то торопливо забормотал молитву:
— Пресвятая Дева, помоги нам! Спаси и сохрани нас, Дева Мария!
Батистина оглянулась: господин Вейль, упав на колени, возносил к небесам свои мольбы.
— Господи! Какие же все мужчины идиоты! Идем отсюда, Жорж-Альбер! — закричала Батистина и подхватила своего дружка на руки. Тот крепко обвил ее лапками за шею. На мордочке у него был написан страх.
Господин Вейль вдруг прервал молитву и язвительно заметил:
— Легко сказать! Хотел бы я только знать, куда это вы собрались? Где вы сможете укрыться от огня посреди океана?
Батистина не обратила внимания на открытую насмешку, звучавшую в его словах. У нее в голове была только одна мысль: убраться подальше от этой жуткой бойни, смысла которой она не понимала. Она считала, что все происходящее ее абсолютно не касается.
Батистина вылезла на ют. Горьковатый дым окутывал палубу. Девушка сначала даже была довольна сим обстоятельством — густая пелена скрывала ее от взглядов нападающих, но затем она пришла в ужас при мысли о том, что судно, возможно, объято пожаром. Она осмотрелась в поисках местечка побезопаснее и ползком добралась до полуюта, откуда молча стала наблюдать за дальнейшим развитием событий.
А на палубе шло настоящее сражение. Все смешалось и перепуталось.
— Господи милосердный! Как же они отличают своих от чужих? — прошептала Батистина и тотчас же поняла значение приказа капитана Робино надеть всем белые повязки.
Воздух дрожал от выстрелов. Нестерпимо воняло порохом. Батистине стало трудно дышать, в горле запершило, в носу защекотало, из глаз потекли слезы. Все же она вздохнула с некоторым облегчением, придя к выводу, что пожара на корабле нет. Она вспомнила рассказы о том, как люди с объятых пламенем судов бросались в море, в надежде на спасение, и становились добычей морских чудовищ или шли на дно. Девушка зябко передернула плечами. Как всякая благородная девица, получившая воспитание в монастырском пансионе, она не умела плавать.
