— Они уехали в Кареджи, — безжизненным, под стать его глазам, голосом ответил он.
— Кто управляет делами?
— Пьеро. — Он вдруг болезненно скривился — Il Magnifico… Я молюсь за него, а вся эта мразь, — указал он взглядом на монахов Сан-Марко, — оскверняет дом, не дождавшись, пока он отойдет!
Я поняла, что должна ехать сей же час.
Вдоль ограды загородного имения Медичи была выставлена усиленная стража, но я попала в особняк без труда. Гостиная на первом этаже, превращенная во временный штаб управления республикой, напоминала растревоженный пчелиный улей. Среди толпы новых conditores и consiglieres, набранных Пьеро среди своих ровесников, и нескольких почтенных членов Синьории я увидела и самого наследника. Все громко спорили, говорили наперебой и размахивали руками, стараясь перекричать друг друга. Поднимаясь по лестнице, я раздумывала о том, как покой и порядок в одночасье оказались вытеснены сущим хаосом. «День и ночь, — говорила себе я. — Рай и ад».
Я невольно перенеслась мыслями в сад позади особняка — подлинный Храм Истины с дряхлым древесным исполином. Под его ветвями когда-то собиралась наша академия, осваивая пределы постижимого.
«Наш Великий сговор для Савонаролы — все равно что ящик Пандоры, — размышляла я по пути на второй этаж, — но ключом к нему должна стать смерть любимого мной человека».
Наверху царило смятение иного толка. Дверь в спальню Лоренцо осаждали целители. Был тут и главный личный врач Медичи. Он стойко отвергал фатальный конец недуга Лоренцо и уверял, что все придет в норму, если только больной не поленится выплевывать виноградные косточки и откажется от груш, а ноги будет держать в тепле и сухости.
Лукреция-старшая сидела в коридоре на скамейке и безутешно рыдала, дочь-тезка, как могла, утешала ее. Пико Мирандола в полном смятении отчитывал незадачливого пажа, безуспешно пытавшегося объяснить, каким образом люди Савонаролы смогли ворваться в городской дворец.
— Что же, библиотека погибла?! — вне себя вскричал он.
— Да, — ответила я, спасая несчастного мальчишку и жестом отпуская его. — Нам остается только уповать на благоразумие настоятеля Сан-Марко — на то, что он не сожжет книги.
Мы обнялись.
— Силио забаррикадировался в своих покоях, уверяя, что в его саду дерутся и орут великаны-призраки. Анджело там, — он кивнул на дверь спальни, — спорит с ученым лекарем из Павии. Тот настойчиво предлагает Лоренцо выпить настой из растолченных алмазов и жемчуга.
Пико осуждающе покачал головой, а мое сердце преисполнилось искренней благодарности к Анджело Полициано: из всех приятелей Лоренцо он любил нашего правителя горячее всех.
— Сильно он мучится? — спросила я.
— Страдания невыносимые. На руках и ногах кровь по непонятной причине даже проступает сквозь кожу. У него болит все до мозга костей, и от этого он не знает ни минуты покоя. Но Лоренцо заботится не о том, как бы облегчить свои страдания, — грустно усмехнулся Пико, — а больше успокаивает самих врачевателей.
— Я хотела бы повидать его, — сказала я.
— Иди. Может, хоть ты избавишь его от свихнувшегося павийца с его толченым жемчугом.
Я собралась с духом и сподобилась если не на улыбку, то хотя бы на радость на лице, ощущая при этом только сокрушительную скорбь.
Но радость от свидания с Лоренцо, пусть даже лежащим на смертном одре, оказалась такова, что я с трудом удержалась, чтобы не броситься к нему в объятия. В углу спальни Анджело Полициано многоречиво обсуждал что-то со спесивым доктором в темных одеждах — очевидно, с тем самым павийцем.
Лоренцо сразу заметил меня, и его лицо, хотя и перекошенное от боли, тут же осветилось. Так бывает, когда из-за грозовой тучи выглядывает солнышко.
— Анджело, — со всевозможной мягкостью обратился он к другу, — не проводишь ли ты нашего дорогого гостя?
— С удовольствием, — ответил тот и, учтиво кивнув мне, вывел павийца из спальни и прикрыл за собой дверь.
— Запри дверь, Катерина, — сказал Лоренцо и, когда я приблизилась к его изголовью, шепнул:
— Ляг со мной рядышком.
Я выполнила его пожелание, удивляясь, как надежно чувствую себя в объятиях мужчины, стоящего одной ногой в могиле.
— Расскажи мне о нашей pittura de sole, — попросил он.
Я колебалась, с чего начать.
— Ты же знаешь, Лоренцо, что я не верю в волшебство. Мы с сыном оба больше привыкли полагаться на бесконечные возможности природы. Но то, что Леонардо создал из природных веществ с помощью алхимических процессов, иначе как волшебством назвать невозможно — даже на взгляд такого скептика, как я.
— И его творение сможет послужить нам в том смысле, в каком мы задумали?
— Безусловно.
Лоренцо вздохнул с огромным облегчением.
— Теперь я могу спокойно покинуть этот мир, — вымолвил он. — Как было бы чудесно, если бы и другие обладали подобным знанием — о том, что своей кончиной они платят за великое достижение.
Невероятно, но мысль о смерти наполняла его оптимизмом.
— Пьеро… — начала я.
— Правитель из Пьеро получится никуда не годный, — не дослушал Лоренцо. — Ему никогда не вырваться из-под пяты Савонаролы. Флоренции предстоит претерпеть еще много невзгод, прежде чем жизнь в ней пойдет на лад. Я посоветовал бы тебе пока вернуться в Милан, к Леонардо.
Я кивнула в знак согласия. Наша беседа с каждой минутой становилась все мучительнее, все труднее мне было скрывать печаль и сожаление.
— Прошу, придвинься ближе, — мучительно прохрипел Il Magnifico. — Твое тепло унимает боль…
Я как можно плотнее прижалась к Лоренцо, положив руку ему на грудь. Макушкой я чувствовала прикосновение его губ.
— Я должен кое-что передать тебе — то, что узнал от Il Moro во время нашей с ним последней встречи. То, что они задумали с Родриго. Он станет первым Папой из рода Борджа, — со значением произнес Лоренцо. — Как только он наденет тиару, непременно поезжай в Рим и встреться с ним. В его руках сведения, необходимые для успешного завершения нашего сговора.
Он застонал, и я тут же отодвинулась, понимая, что близость моего тела хоть и согревает его, но, возможно, досаждает ничуть не меньше. Мы лежали бок о бок, вперив взгляды в резную изнанку надкроватного полога.
— Если Иннокентий настолько близок к смерти, — сказала я, — выходит, что Савонарола верно предсказал год не только твоей кончины, но и папской?
— Да. Но превратность судьбы такова, что это обстоятельство придаст излишнюю достоверность тому, что я собираюсь донести до нашего друга. Катерина, подай мне перо и бумагу.
Я нехотя встала и принесла требуемое. Опершись на локоть, Лоренцо скрюченными пальцами принялся выводить слова на бумаге.
