Свенельдич кому попало не отдаст, ему зять нужен самый лучший, на иных она и не взглянет. А лучше Вуефастовых сыновей у нас и нет никого – тут тебе и русь дружинная в родне, и полянские мужи нарочитые. Дед их, Фарлов, еще с Олегом на Царьград ходил, а по матери они – Киевичи. Да только Гостята ее не любит вовсе. Собой-то она хороша, да больно горда, вся в родителя. Коли ты желаешь – я тебе помогу свадьбу их расстроить.
– Что… за что ты хочешь?
– Ни за что. – Явислава сделала непроницаемое лицо. – Жаль мне тебя, измаялся сокол ясный от беды неминучей.
У Хельмо несколько отлегло от сердца и даже проснулась душевная бодрость. Явислава не думает о делах – она считает его влюбленным в Витиславу. А поскольку здесь притворства было меньше, чем истины, то Хельмо с любопытством приготовился слушать дальше.
– Что ты хочешь делать?
– Есть у нас одна баба… – Явислава придвинулась к нему ближе и зашептала, хотя и до того говорила вполголоса. Соловьи и шелест берез не давали их услышать даже Куно. – Очень, знаешь, знающая баба… Волхвунья. И свести кого хочешь может, и развести. Такую кривду тебе сделает…
– Мне?
– Да не тебе. Кому захочет. Поклад подкинет, пошепчет – и сколь бы ни любили друг друга, разбегутся, как псы ошпаренные. Пойдем со мной к ней. Сговоримся. Я одна-то боюсь…
Не сразу Хельмо понял, о чем она шепчет – слишком много незнакомых слов. Но понял: речь идет о магии! О какой-то здешней колдунье, способной разрушить помолвку чарами…
Домини Йезу, димитте нобис дебита ностра! [112] Только этого не хватало – в чужой земле, где кругом язычники и схизматики, завязывать дружбу с колдуньей… Опасно для души и тела, и не знаешь, что опаснее – удача затеи или провал. Черная магия, да еще направленная на могущественных людей… Если дело откроется, тебе же самому и будет хуже, без всякой магии.
– Боишься? – понимающе прищурилась Явислава. – Я тебя тайком проведу, никто не проведает. Проскочим, поговорим – и назад. Не забоишься – получишь Витлянку.
– Я получишь?
– Ну а что же? Первое дело – ее с Гостятой развести. А после, дашь Плыни еще шеляг – глядишь, она к тебе ее привяжет крепко-накрепко. Захочешь – замуж возьмешь, не захочешь… дело твое. – Явислава засмеялась. – Ну что, решился? Или «теплого» в порты пустил?
Этого выражения Хельмо, конечно, не понял, но зов с примесью презрения в ее голосе понял хорошо.
Развести Витиславу с женихом! Расстроить свадьбу! Именно этого они и хотели. За это высказался Рихер – сейчас всего важнее разорвать союз Мистины и Вуефаста, подтолкнуть Святослава в далекий поход сыщется иное средство. Ведь если те двое будут заодно – уход Святослава из Киева ничего не изменит. У него здесь останутся верные люди – пусть и поневоле верные.
«Но магия! Черные чары!» – думал Хельмо, уже спеша вслед за Явиславой вдоль опушки. Это же грех, и… Чтобы не путаться в траве, Явислава подобрала повыше подол сорочки и плахты, взгляд Хельмо сам собой прилип к ее мелькающим прямо перед носом белым ногам, и на ум сами собой пришли мысли о другом грехе. Да и поздно было отступать. И на что ему два монаха, если не смогут отмолить грех, совершенный во славу наияснейшего императора и ради посрамления схимазтиков! Их Константин Философ читал иудейские книги – как будто это не грех!
Роща кончилась, впереди была дорога через выпасы.
– Я пойду вперед, а ты за мной, отстань шагов на полсотни, – велела Явислава. – Если кто встретится, чтобы не думали, что ты со мной.
Она убежала вперед, а Хельмо двинулся позади, не спуская с нее глаз и лишь изредка оглядываясь проверить – следует ли за ним Куно, тоже в отдалении, чтобы Явислава не заметила. Не дай Пресвятая Дева, чтобы кто-то встретился. Но вот два мужика прошли, с мешками на плечах, толкуя меж собой, а на него даже не взглянули. Сейчас на Хельмо была обычная белая сорочка, борода уже отросла, и он сообразил с облегчением, что не может же весь Киев с окрестностями знать Оттоновых послов в лицо. А те важные люди, с кем он успел близко познакомиться, не станут бродить у выпасов на ночь глядя.
Вечер был тихий, густой воздух с запахами трав, влажных от росы, кружил голову. Прислушиваясь к далекому пению, Хельмо подумал: почему же его шустрая вожатая не поет с другими девами, не водит круги, а бегает где-то у огородов наедине с чужим мужчиной, да еще иноземцем? Ведет его к колдунье, что в любой стране дело опасное? Может, отец или мать ее подослали? Неудивительно, если они желают неудачи и срама своим врагам, особенно Мистине. Но нет, в здравом уме никакие родители не отправят юную дочь искать колдовства вдвоем с чужим мужчиной. Боярыня Дуклида и ее муж ничего об этом не знают. Но такой юной деве в такой душистый теплый вечер нужно думать о любви…
А может, она и думает о любви. Мелькнуло лестная мысль, что он сам нечаянно ее пленил, но эту мысль Хельмо отогнал: влюбись девушка в него, не помогала бы его любви к Витиславе. Если обручение расстроится, ведь не одна Витислава получит свободу. Ее жених – тоже… А что жених хорош, сказала мать девушки. Уж не сгубило ли обручение Унегостя с Витиславой надежды другой невесты?
Заговорщики прошли выпасы, потом огороды за плетнями, где на черных грядах зеленели ростки всякого овоща. Миновали небольшой табун возле мелкой речки. Показались еще несколько низеньких домиков под соломенными крышами. Возле толстой старой ветлы Явислава остановилась и знаком подозвала Хельмо к себе.
– Вон ее изба. – Она показала вперед. – Теперь идем со мной. Я буду говорить. Надо будет дать ей кусочек серебра – у тебя есть?
Хельмо не понял, чего она хочет, но Явислава показала кошель у него на поясе, и он закивал: средства на оплату колдовства найдутся.
Дальше они пошли вместе, да и стемнело уже настолько, что он сам едва видел лицо девушки. Залаял привязанный пес, но никто не вышел. Низкая изба чуть не по оконца была зарыта в землю – колдунья живет как в могиле! Явислава сошла по ступенькам к двери и постучала. Выждала, вслушиваясь в тишину внутри, постучала еще.
– Видать, спит, – шепнула она Хельмо. – Одна живет.
Живет? Или умерла, подумал Хельмо, слушая мертвую тишину внутри. Если колдунья знается с дьяволом, то и смерть не помешает ей
