Дойдя до момента смерти мадам, Эйприл пришлось остановиться, потому что она увидела, что Джона вот-вот расплачется.
— Она была такой хорошей женщиной, — пробормотал он, вынимая из кармана носовой платок. — Зачем я ее отпустил? Никогда себе этого не прощу.
Джереми обнял его:
— Отец, не надо скорбеть о том, чего уже не вернешь.
Эйприл была поражена их отношением к ее рассказу, но постаралась не выдать волнения.
Джона поднял на нее глаза:
— Мне очень жаль, что ваша мать умерла, дитя. Она столько для меня значила… Она была самой замечательной женщин из всех, что я знал.
— Это оттого, что у вас очень невысокие представления о прекрасном, отец, — со злостью заметил Райли.
Эйприл облегченно вздохнула, поскольку его гнев был направлен не на нее.
— Прости, я тебя не понимаю.
Джона повернулся к сыну.
Райли посмотрел ему прямо в глаза.
— Во-первых, я не желаю участвовать в воспевании добродетелей Вивьенн Деверо. И второе: я никогда в жизни не слышал столько вранья. Черт возьми, отец, для вас неестественна подобная доверчивость. Неужели вы не видите, как ловко эта девушка играет на вашей романтичности?
Джона сердито взглянул на Райли.
— Мисс Деверо, прошу извинить моего сына. Райли — добрый человек, но он слуга закона и поэтому крайне недоверчиво ко всему относится. Признаюсь, что я тоже засомневался, когда мне сообщили о вас. Но больше я не сомневаюсь. И поэтому я удивляюсь Райли. Обычно он хорошо разбирается в людях.
Райли прошел к креслу, расположенному напротив кресла Эйприл, и сел.
— Скажите, мисс Деверо, какие у вас доказательства, что вы та, за кого себя выдаете?
Джона, нахмурившись, посмотрел на старшего сына:
— Ты же слышал рассказ. Эйприл знает такие вещи, о которых известно лишь Вивьенн и мне. О чем мы говорили, куда ходили. Экзотические цветы, которые я ей привозил. События, которые происходили двадцать лет назад. Откуда еще она могла это узнать? Она, несомненно, дочь Вивьенн.
— Да. Но ваша ли она дочь?
Наступило долгое молчание. Эйприл наблюдала за тем, как морщинки на лбу герцога разгладились, и напряженное выражение сменилось высокомерной улыбкой.
— Даже если она не моя дочь, она дочь Вивьенн. Мне этого вполне достаточно.
Эйприл облегченно перевела дух. Ее удивило его горе при известии о смерти Вивьенн, но то, что он безоговорочно принял ее как дочь Вивьенн, ее просто потрясло. Что-то в душе дрогнуло, и внутри разлилось тепло. Интуиция подсказывала ей, что надо бежать, потому что все происходит не так, как было задумано. Однако эти совершенно незнакомые люди предлагали ей то, о чем она не помышляла, — семью, собственную семью.
Райли откинулся на спинку кресла.
— Отец, вы только взгляните на нее. Откуда она вообще взялась? Я помню Вивьенн. Она совершенно на нее не похожа. С вами у нее тоже нет ничего общего. Уходите, мисс. Собирайтесь и уходите.
Джона с мольбой посмотрел на сына:
— Нет, Райли. Пожалуйста. Она — это все, что у меня осталось.
Райли перевел грозный взгляд с лица отца на Эйприл, которая непроизвольно выпрямилась.
— Хорошо, отец. Докажите это мне. Почему я должен поверить, что она та, за кого себя выдает?
Джона залез в карман жилета и вытащил часы. Он отщелкнул крышку и протянул часы сыну:
— Вот. Там изображена Вивьенн. Может, это освежит твою память. Видишь, как они похожи? Что ты можешь о ней помнить? Ты ведь был тогда мальчишкой.
Райли внимательно разглядывал то, что было внутри крышки.
— Отец, это всего лишь силуэт.
— Да, силуэт. Разве ты не видишь? У них одинаковая форма носа.
Райли закатил глаза и раздраженно вздохнул.
— Несмотря на сходство носов, мисс Деверо, я отказываюсь признать ваше родство с нашей семьей. Я не знаю, почему вы решили появиться у нас в доме и притвориться забытой всеми родственницей. Что вам от нас нужно?
Задетая за живое, Эйприл ответила:
— Я… я всего лишь хочу воссоединиться со своим отцом.
У Джоны потеплел взгляд.
— Ты и воссоединилась, дитя мое. Теперь ты часть нашей семьи.
И опять у нее сжалось сердце. Ее приняли… в семью. Какое это необычное, волнующее ощущение!
Чувственные губы Райли упрямо сжались, а поразительные глаза скрылись под нахмуренными широкими черными бровями.
— Вижу, я слишком долго отсутствовал в суде. Вы оба, кажется, сделались чрезмерно уязвимыми для женских чар! Все, что ей было нужно, так это немного сведений да сладкая улыбка. И вот вы оба готовы приютить ее в доме, как потерявшегося щенка. Неужели мне следует напомнить вам, в какое двусмысленное положение она нас ставит? Да одного лишь ее присутствия здесь достаточно, чтобы скомпрометировать нас. Я не знаю, как вы оба намерены поступить, но я не допущу, чтобы наше родовое имя было запятнано какими бы то ни было отношениями с подобной девицей.
Эйприл сжала зубы. Какая надменность! Как он осмелился так принизить ее, невзирая на то что его собственный отец спал с куртизанкой?!
Уязвленная и возмущенная, Эйприл не смогла побороть стихийно охватившее ее желание защитить тех, по поводу кого он злословил, ведь многие из них были ее подругами, в том числе и Дженни.
Она поднялась с кресла и с высокомерным видом произнесла:
— Хотя моя мать действительно была проституткой, сэр, ни она, ни я не привыкли к подобному обращению. Я приехала по одной-единственной причине — из желания увидеть человека, который является моим отцом. И чтобы исполнить волю умирающей матери — найти его. Я сделала и то и другое. А теперь я более вас не обременю. Ваша светлость, Джереми, благодарю вас за гостеприимство. Я уеду тотчас, как только моя служанка упакует вещи.
И она решительно шагнула к двери.
Сквозь ропот голосов Эйприл услышала только одно замечание:
— Удостоверьтесь, что она упаковала исключительно ваши вещи.
Несмотря на охватившее ее отвращение, Эйприл не могла оставить дом побежденной. Она повернулась к этому наглому, считавшему себя всемогущим лорду и сказала:
— Ваша светлость, мне от вас ничего не нужно. Можете подавиться своим проклятым богатством!
И вылетела из комнаты.
Через пять минут Эйприл уже рыдала в подушку.
— Дженни, я полная дура! Окаянная, безмозглая тупица!
Дженни села около лее на кровать.
— Хватит ругать себя. Ты правильно поступила. Предоставляю себе их лица!
Эйприл отбросила подушку.
— Теперь действительно придется уехать. Они не позволят нам остаться.
Дженни посмотрела на нее с сочувствием:
— Ты же знаешь, что меня это не огорчает. Я рада убраться отсюда восвояси. Ну не повезло, однако, это не конец.
