По воле судьбы у Хейга было то же имя, что и у Томаса, но поскольку им было суждено хранить формальные отношения, то оба обращались друг к другу по фамилиям. Поэтому на новой визитной карточке предприятия и были зафиксированы обе фамилии.
Кэтрин с ужасом ждала того дня, когда больше не сможет подняться с постели, и когда этот день наступил, она почувствовала огромное облегчение оттого, что больше не придется испытывать боль, одышку, работать и стоять на ногах. Никогда раньше она не испытывала такую любовь к детям. Они приходили, улыбались, смотрели на нее с тревогой, а она делала вид, будто нет ничего естественнее, чем лежать в постели и беречь силы, пока ей снова не станет лучше. В такую игру часто играли неизлечимо больные и те, кто любил их. Постепенно весь распорядок дня в доме начал целиком вращаться вокруг нее. Такой распорядок соблюдался в дни, когда ей было хорошо, и в те дни, когда ей было плохо.
Томас все время проводил у ее постели. Он старался рассказывать ей обо всем, что происходило, чтобы она не думала, будто о ней забыли.
Она оказала ему большую помощь, когда он планировал аптеку для Ностелла. Сэр Роуленд женился, а его жена интересовалась лечебными травами точно так, как когда-то это делала Кэтрин, и была готова лечить любого домочадца, а также работников и их семьи, работавшие в имении. Кэтрин почувствовала духовное родство с леди, которую никогда не видела, и давала советы Томасу относительно того, какого размера должны быть шкафы, полки для бутылок, выдвижные ящики для таблеток и тому подобное. Она сама вносила новшества, которые, по ее мнению, должны были облегчить работу. Для аптеки отвели комнату в особняке Ностелла, и леди Уин пришла в восторг от нее. Это обрадовало Кэтрин, на ее бледных губах появилась улыбка, когда ей сообщили об этом.
Ей так хотелось увидеть огромный и дорогой комод «Диана и Минерва», который изготавливали в мастерских для гардеробной при хозяйской опочивальне в Херевуд-Хаус. Томас показывал ей рисунок комода и полагавшуюся к нему мебель, которая будет стоять в комнате, переделанной Робертом Адамсом в неоклассическом стиле. Длина комода составляла более семи футов, он был инкрустирован древесинами атласного, кленового, бразильского деревьев и слоновой костью. Комод получил свое названия от двух рисованных круглых окон в дверях мастерских, на которых были изображены обе богини с их символами. Закрытые ящики были оборудованы углублениями для благовоний и хрустальных склянок для косметических средств. Там были также небольшие отделения с крышками для коробочек с мушками, шпилек для волос и всякой всячины, а также отделения для расчесок, подушечек для иголок и булавок из белого шелка с золотистым шнурком и все прочее, что необходимо для дамы на туалетном столике. Над комодом повесят красивое зеркало, в нем будет отражаться женщина, сидящая перед ним. В комоде было предусмотрено пространство для колен в виде необычной и красивой дверцы с углублением, инкрустированной в виде вееров, которые повторяли изгибы столь элегантных гирлянд, что казалось, будто они нарисованы, а не вырезаны из контрастных светлых и темных пород древесины. Только один комод обойдется лорду Херевуду в огромную сумму, составляющую восемьдесят шесть фунтов. Это был самый дорогой предмет мебели, изготовленный Томасом.
О том, чтобы вести Кэтрин в мастерские посмотреть на комод, и речи не было. Она слишком ослабла, и всякая встреча с холодным воздухом вызвала бы кашель, который стал бы безжалостно сотрясать ее тело. Поэтому Томас решил, чтобы в хорошую погоду комод вынесли во двор. Тогда он отнесет Кэтрин к окну в глубине дома, откуда она сможет взглянуть на него.
Кэтрин сильно заволновалась, когда этот день наступил. Мэри набросила шаль ей на плечи, а Энн и Дороти несли тапочки, подогретые на теплом августовском солнце. Когда Томас взял ее на руки, он чуть не заплакал, настолько легким стало ее тело. Казалось, будто он держит потерявшую силы птицу, но он делал вид, будто ничего не случилось, и поднес ее к окну. Три дочери шли за ними по пятам. Внизу, во дворе Том младший — так его называли те, кто хотел провести различие между ним и отцом — стоял у одного конца комода, а Эдуард — у другого. Оба махали ей руками. Позади них стояла небольшая группа рабочих, которые вынесли комод во двор. Они улыбались, кивали, делали поклоны, пока Кэтрин махала им рукой, выражая этим особый знак благодарности.
— Томас, более красивой вещи ты еще не создавал, — выдохнула она, не переставая любоваться комодом. — Отсюда мне не очень хорошо видно, но скажи, хоть одна из этих богинь немного похожа на меня?
— Они обе похожи на тебя, — ответил Томас. — Профиль Минервы я срисовал с тебя, и лицо — для Дианы.
Она взглянула на него, в ее глазах светилась любовь. Она провела кончиками пальцев по его щеке.
— Мой дорогой муж, — хрипло произнесла она.
Он смотрел на нее, у него перехватило в горле.
— Моя дорогая жена, — прошептал он.
В ту ночь она умерла в его объятиях. Кэтрин, женщина, которую он страстно любил, случайно вошла в его судьбу и испытала все превратности брачной жизни, а в конце пути снова полюбила его всем сердцем, что связало их прочнее, чем за все предыдущие годы.
Ровно через три месяца после смерти Кэтрин в «Лондон газетт» появилось объявление о банкротстве мадам Корнелис. В следующем, 1773 году, Томас, являвшийся ее главным кредитором, оценил по достоинству сообразительность своего делового партнера Хейга в финансовых делах, когда обнаружил, что суд назначил его попечителем состояния Корнелис. Более мелкие кредиторы пришли в бешенство. Назначение помогло Томасу вернуть часть своих убытков.
Томас унимал свое горе тяжелой работой, как он поступал раньше, когда его согнула тяжелая утрата. Его мозг и перо творили великолепные вещи, затем обретавшие формы в его мастерских. Он не мог осознавать, что он достиг вершины своих творческих возможностей. Однако больше всего его радовало то, что у него появился опасный конкурент в лице сына. Томас младший своей работой краснодеревщика производил не меньшее впечатление, чем его отец, когда был в том же возрасте. Однако Томасу старшему было чем тешить себя. Он первым издал великую книгу по дизайну мебели. У него тут же появилось множество подражателей, но его репутацию пока никому не удалось поколебать. Ему было приятно думать, что так будет всегда.
Он уже три года жил вдовцом, как однажды вечером услышал стук шагов, цокот копыт и грохот колес фургона. Отложив перо в сторону, он встал из-за чертежного стола, подошел к входной двери, отворил ее и выглянул на улицу. Он был не один. У освещенных окон стояли люди, другие вышли в халатах, чтобы поглазеть на проходивших маршем солдат с мушкетами на плечах. Их ярко-красные мундиры при свете ламп, висевших на каждом магазине и доме, навевали мысли о доблести. Это были не первые подкрепления, направлявшиеся по улице Св. Мартина из казарм к кораблям, стоявшим на Темзе. Война с восставшими американскими колониями оказалась серьезнее, чем полагали сначала.
