– Даггерхам – один из ближайших друзей Перри, – заметила Джорджия.
– Снова редкостное везение!
– Скорее причина выбора нашего оружия.
«…некое письмо, написанное рукой Ванса год назад. Даггерхам не стал вдаваться в детали, ибо не считает себя вправе делать это, однако обмолвился, что письмо ставит под сомнение версию о самоубийстве Ванса. Тот пишет, что опасается мести недоброжелателя – более того, называет вполне конкретное имя. Даггерхам намекнул также, что лорд Мансфилд уже провел расследование касательно действий Ванса непосредственно после известной дуэли и обнаружил место, где, по всей видимости, Ванс и встретил свою смерть».
– И обо всем этом говорили в присутствии Селлерби? О-о-о, хотела бы я видеть его лицо!
– Наверняка он испытал сильнейший приступ дурноты, – сказал Дрессер. – Читай дальше!
«Разговоров было хоть отбавляй, однако к однозначному выводу так и не пришли – ведь Ванса многие недолюбливали, а кое-кто так и вовсе боялся. Разумеется, припомнили и его дуэль с Мейберри, но поскольку вышеупомянутое письмо написано было до поединка, смерть Ванса нельзя объяснить чьей-либо местью за гибель противника. И мне это на руку: ведь меня вполне можно было бы рассматривать в качестве подозреваемого.
Со временем все разъяснится, я совершенно уверен, однако сейчас люди толпами покидают город. Мы, похоже, на пороге эпидемии, а хвороба, как известно, не делает различий между богатыми и бедными. Бедный лорд Селлерби в тот вечер рано покинул клуб и выглядел неважно. От души надеюсь, что он не захворал.
Ваш покорный слуга
Перриман»
Джорджия сложила листок.
– Все, о чем пишет Перри, происходило вчера вечером. Возможно, Селлерби уже успел свести счеты с жизнью. Как я счастлива была бы узнать об этом!
– Как только будут новости, твой брат тотчас нам напишет.
– Но самый проворный курьер потратит на дорогу не менее трех часов. – Джорджия с надеждой взглянула на Дрессера. – Может, нам лучше вернуться в Лондон?
– Нет, Джорджия. Если Селлерби все еще сопротивляется своей участи, он может быть очень опасен.
– Проклятие! Ты прав. Сейчас мы спустимся вниз и славно пообедаем, делая вид, что ровным счетом ничего не произошло.
– Полагаю, будет лучше, если мы не станем оповещать наших друзей о последних новостях с полей сражений. Они бесхитростные, честные люди.
– Стало быть, мы – нет?
– Ты умеешь быть жестокой. Неужели ты и впрямь способна называть меня Хамфри?
– Если меня как следует разозлить.
Дрессер с улыбкой поцеловал возлюбленную.
– Ты потрясающая женщина, Джорджия Мей. Впрочем, уже скоро Джорджия Дрессер!
Она ответила на его поцелуй, а когда они уже шли по коридору, сказала:
– Подумай только, если бы тебя угораздило родиться младшим сыном герцога, тебя именовали бы «лорд Хамфри»! И скрывать твое имя не было бы никакой возможности.
– Но в таком случае тебе пришлось бы зваться «леди Хамфри». Как бы тебе это понравилось?
– Что ж, пришлось бы помочь тебе стяжать герцогский титул, чтобы избавить себя от эдакого прозвища.
После обеда Дрессер вновь уехал по делам с Торримондом, а Лиззи с Джорджией решили не сидеть без дела и занялись просматриванием счетов. В тетради подруги Джорджия тотчас заметила огрехи:
– Колонки должны быть написаны более убористо, а у тебя строчки плавают.
– Как скажете, мадам, – улыбнулась Лиззи.
– Я обожаю цифры, – сказала Джорджия. – Они такие точные, строгие.
– Ну, только не мои! – Лиззи пододвинула к подруге потрепанный гроссбух. – Проверь, а я пока просмотрю описи и реестры.
Джорджия задумчиво подняла взгляд:
– Вот занятно, в каком состоянии счета у Дрессера?
– Полагаю, в полнейшем беспорядке.
Джорджия удовлетворенно улыбнулась. Лиззи широко раскрыла глаза, но тотчас захихикала.
Джорджия с удовольствием навела порядок в гроссбухе подруги, а встретившись с Дрессером вновь, спросила:
– Правда ли, что гроссбухи в Дрессере в весьма плачевном состоянии?
– В течение многих лет ими вообще никто не занимался. Эй, признавайся, отчего это у тебя такой довольный вид?
– Просто я обожаю заниматься цифрами.
– Надеюсь, твоя любовь распространяется и на карточные игры? Предлагаю партию в вист на четверых.
– А ты хорошо играешь?
– Сносно.
– Ну, тогда начнем с самых низких ставок. Было бы невежливо ободрать гостя как липку.
Впрочем, оказалось, Дрессер играет более чем сносно, и они тайно перемигивались, стараясь подыгрывать хозяевам, потому что Лиззи играла из рук вон невнимательно, предпочитая болтать без умолку и забывая смотреть в карты.
Когда пробило десять, слуги сервировали тут же легкий ужин, а после Торримонды отправились на покой. Джорджия и Дрессер остались в гостиной – так им обоим казалось безопаснее… в известном смысле.
– Вот обнаружилось и еще одно занятие, подходящее для нас обоих, – сказал Дрессер.
– Я люблю карты, однако не жалую азартные игры.
– Как и я.
Джорджия задумчиво начала строить карточный домик, но колода была старая и потрепанная, и получалось плохо. Тогда Дрессер помог ей, и вдвоем им удалось выстроить семиэтажный домик. Да, это было глупое времяпрепровождение, но Джорджия понимала: они оба втайне ожидают новостей из города. Когда часы пробили одиннадцать, Джорджия уже откровенно зевала – ведь она нынче утром так рано встала.
Они вместе разрушили свою уродливую постройку и поднялись наверх, держась за руки, – совсем как тогда, на террасе в Треттфорде. Оба испытывали величайшее искушение – ведь их ничто не сдерживало, помимо собственной силы воли.
Они собираются пожениться. И это не будет большим грехом.
Но все же они простились на пороге ее спальни, обменявшись невиннейшим поцелуем, в котором было куда больше нежности, нежели страсти. Сегодня им этого было довольно, а предвкушение счастливого будущего делалось лишь слаще…
Пока Джорджия готовилась ко сну, ей казалось, что она уснет, едва донеся голову до подушки. Однако как только ушла Джейн, сон как рукой сняло. В окно ярко светила полная луна – и в ее свете блеснул тот самый осколок. За день стекло так и не успели поменять.
Но это не имело значения. Ночной ветерок был даже приятен. И Джорджия распахнула настежь оконные створки, вдыхая полной грудью ночную прохладу.
С улыбкой она подумала, что ведет себя сейчас, словно покинутая возлюбленная в театральной постановке. Ей впору было сейчас воскликнуть: «Дрессер, ах, Дрессер! Где ты сейчас, о, Дрессер!» Впрочем, она прекрасно знала, где он сейчас.
