двумя бережатыми. Торлейв бросил на нее многозначительный взгляд – настороженный, недоверчивый. Он уже знал о ее приключениях в Купальскую ночь, но ничего не сказал.
– Будь цела, дорогая! Хорошо ли погулялось? – добродушно обратился Мистина к дочери, когда она вошла.
– Куда уж лучше! – Витляна загадочно округлила глаза.
– Вот и славно. Была у меня для тебя с утра весть дурная…
– Это еще какая? – Витляна дрогнула.
Неужели ее вчерашние дела уже принесли какое-то несчастье?
– Потеряли мы жениха. Явислава Будомировна Гостяту нашего умыкнула. Уже и выкуп нам прислали, чтобы обиду не держали. Вот. – Мистина указал на скамью, где были сложены Вуефастовы приношения.
– Невелика потеря. – Витляна презрительно хмыкнула, но было видно, что она полна беспокойства, и вовсе не из-за Унегостя.
– Да потом дурная весть за собой хорошую привела, – так же добродушно продолжал отец. – Не даром говорят: где потеряешь, там и найдешь. Уже другой жених к тебе сватается, и такое вено сулит, что со времен Константина Великого не видали. Даже сказал, будто тебе самой уже его и вручил. Правда ли? Или брешет?
Витляна глубоко дышала, стараясь держать мысли в порядке. Этой мягкой повадкой отец играл с ней – она испытала на себя сотую долю силы, которую он применял к другим, но и от этого пробирала дрожь.
Но отступать нельзя. Она все решила.
Серые глаза отца смотрели на нее с доброжелательным любопытством, но Витляна отлично видела, что это все притворно – и доброжелательство, и любопытство. Он был напряжен, насторожен и готов к броску, как волк в засаде перед добычей.
– Ничего не хочешь мне сказать? – Нарочитая мягкость его голоса пугала сильнее, чем неприкрытый гнев. – Я тебе свои новости поведал. Теперь ты мне что-нибудь занятное расскажи. Где вчера бывала, кого видала?
Он знает. Конечно, знает – Торлейв вломился в девичью, отмахнулся от ключницы, пытавшейся его не допустить, и сразу зашептал: «Хилоусов меч у тебя?»
Витляна помолчала, глядя в пол. Незачем рассказывать отцу то, что он уже знает. Начинать надо сразу с того, что ему известно быть не может.
– Помнишь, Велько у тебя спрашивал… об Улебе? – Витляна подняла глаза и встретила твердый, выжидающий взгляд отца. – Он сказал: неужели мы смирились с бесчестьем? А ты сказал: нет, но нужно выждать подходящий случай. Не помню точных слов, но ты ведь это хотел сказать.
Мистина медленно кивнул, его взгляд еще сильнее сосредоточился. Он понял: меч Хилоуса для Витляны не просто драгоценная игрушка. У нее есть замысел.
– И вот боги послали нам тот самый случай. Никто не мог знать, что в волотовой могиле спрятан Хилоусов меч. Мы и про Хилоуса ничего не знали, пока у Тови не украли тот кусок пергамента и у княгини не начали те кожи читать. Не болтали бы на торгах про беса Ротемидия – отец Ставракий не поехал бы в разрытую могилу молиться и меч бы не нашел. Это бог его вел… и всех нас. Но этот меч не может быть для Святослава. Он князь, он мой брат, я ему зла не желаю, но… – Витляна пристально взглянула в глаза Мистине, – ведь он не Святше назначался. Не он ведь старший Ингваров сын.
– А ты откуда знаешь? – ровным голосом просил Мистина.
В мыслях его сам мелькнул ответ: от Уты, конечно. В те два года, что Ута с детьми жила в Выбутах, она особенно сблизилась с единственной оставшейся при ней дочерью, а та уже достаточно повзрослела.
– Сама догадалась. Матушка мне не говорила ничего, ты на нее не думай. Я сама поняла: когда Ингвар ее впервые в Киев привез, Эльга уже была здесь, и он не смог бы… Смог бы только до того, как они в Киев приехали. А свадьба его с Эльгой была позже, зимой. Вот и выходит, что Улеб не мог родиться позже Святши.
Мистина не возразил: это правда. И собрать эти простые соображения способен кто угодно. Другое дело, никто, кроме самых близких, не возьмется судить, чего мог сделать Ингвар в те давние годы, а чего не мог.
– Бог не допустил, чтобы меч попал к Святше, – убежденно продолжала Витляна. – Он должен попасть к Улебу и честь его восстановить.
– И как он к нему попадет?
Отец смотрел на Витляну таким взглядом, какого она еще у него не видела: закрытым, но внимательным. Он привычно скрывал свои мысли, но искренне хотел проникнуть в ее мысли. Мистина был не из тех людей, для кого дети до седых волос маленькие, а все их речи – пустой лепет. Наоборот, он в каждом своем ребенке видел такого же сына рода, которому просто еще не хватает опыта, в том числе и опыта управления собой.
Когда человек становится взрослым? Когда начинает ставить перед собой взрослые цели. Его младшая дочь придумала себе цель, которой в шестнадцать лет не было даже у него самого – сменить в Киеве князя.
У него эта цель появилась позже. Свенельд не один год это обдумывал, выращивая Ингвара и его супругу, а к делу приступили, когда Мистине было уже двадцать три. Дочь заметно его обскакала. Но им со Свенельдом боги не посылали никаких золотых мечей – средства сразу доказать свою правоту.
– Мы поедем к нему в Выбуты и отвезем меч. Если Святша все равно собирается нас изгнать…
– Нет. – Мистина уверенно качнул головой. – Пойми, дорогая. Я чуть ли не тридцать лет на эту гору карабкался. С того дня, как полез в ту ётунову чащу, в медвежье логово за Эльгой – Ингвару нужна была в жены старшая племянница Олега Вещего. Другой подходящей невесты Олегова рода тогда не было: Ростислава была намного старше нас и уже замужем, а ее дочери – еще малы. И я пошел с сулицей на сам Темный Свет. Я убил того переодетого медведя – и до сих пор не знаю, что мне за это будет, когда три мои души на прощание выпьют из моего черепа и разойдутся каждая своей дорогой. Несколько лет мы осваивались и силу копили. Мы сбросили со стола Олега-младшего, и в гибели Предслава его внуки винят меня, хотя я его пальцем не тронул. Я добился от Сванхейд, чтобы она признала Ингвара единственным наследником Олава. И то, как я этого добился, черным пятном лежало на моей душе до самой смерти Ингвара. Я ходил с ним на греков, и под Ираклией меня чуть на пику не насадили и конем не раздавили. В год мятежа древлянского меня заставили выбирать, кого предать:
