— Да говори же. — Райан нетерпеливо щелкнул пальцами. В последние дни его выводило из себя поведение слуг. Ходят вокруг него на цыпочках, будто его вот-вот хватит удар! Чего они боятся? Возможно, он бывает раздражительным, но жестоким — никогда. Пора бы уже знать это.
— Мастер, я беспокоюсь за вас.
Райан засмеялся.
— С какой стати?
— Беспокоюсь, сах… — Эбнер замялся, не уверенный, что нужно дальше говорить о своих опасениях. — Вы совсем не думаете о себе. Я вижу, вы очень несчастливы.
— Напротив, я очень счастлив, — иронически хмыкнул Райан. — И почему это мне не быть счастливым? У меня опытные управляющие. Я могу быть спокойным за хозяйство. Джасмин-Хилл стоит на своем месте. Мать и Элиза следят за домом. В их распоряжении целый штат добросовестных слуг. Рабы — под присмотром и, кажется, удовлетворены своей жизнью. Что еще надо? По-моему, всего хватает. Так что я могу сидеть здесь день и ночь, сложа руки, пить и ни о чем не беспокоиться.
— Но я все же беспокоюсь, сах.
Райан взглянул на него поверх стакана и, увидев его действительно озабоченное лицо, неохотно улыбнулся.
— Я ценю твое внимание, Эбнер, но тебе не о чем тревожиться. Все прекрасно.
Эбнер знал цену этой улыбке.
Райан опрокинул в себя остатки спиртного из стакана и встал.
— Ладно. Похоже, придется идти на этот вечер. Ты не знаешь, сколько персон пригласила матушка?
— Я слышал, как Элиза говорила, что ожидается все семейство миз Эрмины Коули. Я посчитал приборы. Стол накрыт на девять человек.
Райан застонал. Это означало, что, помимо родителей Эрмины, будут еще старики с обеих сторон. Он чуял, что мать затеяла что-то недоброе. Если она решила устроить нечто большее, чем обед в узком семейном кругу, и пригласила почтенных старцев, значит, она замышляла акцию — оказать на него давление общими усилиями. Видимо, они захотят, чтобы он сегодня же объявил дату новой помолвки. Он не был готов к этому. И даже еще не ездил подписывать бумаги, приготовленные их адвокатом, для расторжения брака с Эрин. Черт возьми, он считал, что все это преждевременно. А главное, несмотря на боль и гнев, он пока не мог не думать о ней, не желать ее и, что особенно тревожило его, не мог перестать любить ее.
Он потянулся к графину и налил себе еще. Сейчас он чувствовал, что ему нужно хорошо выпить.
— Сах, — начал было Эбнер, — я хочу…
— Что? — Райан пристально посмотрел на него, чтобы пресечь бесполезный разговор. Терпеть ворчание матери полагалось по долгу, но он не был обязан выслушивать слуг. Только этого не хватало.
Эбнер обмяк.
— Ничего, сах. Я пойду. Скажу миз Виктории, что вы сейчас будете.
Райан остался сидеть, продолжая досадовать на нелепую ситуацию. За прошедшие три недели он три раза посещал Эрмину, но только для того, чтобы успокоить мать. Он полагал, что у него хватит сил начать новую жизнь, но сначала нужно было найти способ избавиться от преследовавших его воспоминаний. Не только незабываемая красота Эрин не давала ему покоя. Он помнил, как они наслаждались обществом друг друга. Ни с одной женщиной он не чувствовал себя так хорошо. За время их совместной жизни, кроме страсти, будоражившей их обоих, у них были и другие не менее восхитительные минуты, когда они просто разговаривали, шутили. Теперь все это позади, напомнил он себе, и продолжать думать о ней — только продлевать муки.
Он насупился, заметив приоткрывающуюся дверь — никак, пожаловала разгневанная матушка, возмущенная его неповиновением. Но это была Эрмина — в умопомрачительном платье из красного вельвета. Она впорхнула в комнату и подбежала прямо к нему, готовая броситься на шею.
Райан вежливо встал, чтобы приветствовать ее.
— Ах, вот ты где скрываешься, — прощебетала она, тычась губами в его подбородок.
При ее миниатюрном росте, стоя на цыпочках, она едва доставала макушкой ему до плеча. Кейт, который так же, как и Райан, был высок ростом, однажды признался, что маленькие женщины дают ему возможность ощущать себя более мужественным. У Райана они вызывали противоположные чувства. Он казался себе громоздким и неуклюжим. С Эрин было иначе. Когда они обнимались, ей было достаточно поднять свое очаровательное личико и…
Он мысленно устроил себе взбучку, пытаясь отделаться от мыслей, опутавших мозг и делавших его вечным пленником прошлого.
Эрмина почувствовала его беспокойство.
— Ты не рад видеть меня. Что-нибудь не так? — Она потянула носом и отпрянула. — О, Райан, ты пьешь!
— Пью. — Он засмеялся и, усевшись обратно в свое кресло, поднял стакан. — Что обычно делает мужчина в своем кабинете к концу дня? Конечно, пьет.
— Но ты пьешь слишком много. — Она недовольно тряхнула своими золотистыми кудряшками. — Твоя мать тоже так считает. Ты даже не вышел встретить меня и моих родных, потому что сидел здесь и пил. Меня это беспокоит.
Райан нахмурился. Она заставила его вспомнить о том, что он прежде пытался не замечать в ней. Ворчливостью она очень походила на его мать.
— Я приду через минуту, — сказал он сухо.
Эрмина бесцеремонно плюхнулась ему на колени.
— Я не хочу возвращаться туда без тебя, — заявила она и принялась тереться носом о его шею.
Райан задумался. Что в ней раздражало его больше всего? Ее нытье — как у маленькой девочки или брюзжание — как у старухи? Он удивлялся, каким образом внешне привлекательное существо временами может быть таким отталкивающим. Однако прижимания Эрмины не прошли бесследно. Уже изрядное время он обходился без, женщин. Сразу после отъезда Эрин он поехал повидаться с Коррисой, но близости не получилось. Он просто заплатил за то, что его сочувственно выслушали. Черт подери, он убедился, что ему никого не хотелось, и тогда поклялся перешагнуть через прошлое.
Эрмина поразила его своей внезапной смелостью. Она уронила руку вниз и стала гладить его.
— Ведь ты хочешь меня, Райан? — спрашивала она. — Правда? И всегда хочешь. Твоя мать говорит, что сегодня должен быть назначен день свадьбы. Поэтому и пригласили всех дедушек и бабушек. Мы официально объявим им о сроке и поднимем тост в нашем общем семейном кругу. И чем скорее мы это сделаем, тем лучше, потому что я тоже хочу тебя. До этого я никогда не хотела ни одного мужчины, — призналась она и поцеловала его с удивительной для нее страстностью.
Она держала руку у него между ног, терлась о него грудью и раздвигала языком его губы. Он обхватил ее за талию и крепче прижал к себе, чувствуя, как напряглась его плоть. И все же, несмотря на пробуждающееся желание, его душили мучительные воспоминания о другой женщине. Это она, а не та, которую он сейчас держал в руках, превращала его кровь в бушующее пламя.
