И Джейми был готов к этому. Он холодно объяснил, что в Брюсселе сейчас обосновалось много британцев и ничуть не чувствуется угрозы войны, а раз муж Ровены находится там, то почему бы ей не присоединиться к нему?
Никто не смог возразить на это ни слова.
– Хотела бы я отправиться с тобой, – вздохнула Мадлон, разглаживая красивые расшитые рукава свадебного платья. – Хотя я должна довольствоваться ожиданием здесь, до тех пор пока Жан не закончит свои дурацкие переделки. Пройдет чуть больше двух месяцев, и я стану графиней. В это трудно поверить, не правда ли?
– Да, – сказала Ровена, протягивая руку потрогать мерцающую атласную ткань.
– Если я надену, – подумала она, – аметистовое украшение, которое подарили мне тетя и дядя, когда я выходила замуж, и продену бледно-лиловую ленту в волосы, никто не сочтет мой наряд слишком неуместным. Без сомнения, другие леди будут одеты более впечатляюще.
Но, по правде говоря, Ровену совсем не беспокоило, что подумают о ней брюссельские дамы или как она будет выглядеть на балу у герцогини Ричмонд. Бал не имел для нее никакого значения. Имел значение Квин.
– Я еду к тебе, Квин, – думала она, лежа без сна в своей постели последней ночью перед отъездом в Брюссель. – Пожалуйста, пожалуйста, будь там для меня!
Она закрыла глаза и, как ребенок, изо всех сил пожелала, чтобы это осуществилось, чтобы ее мольба пересекла все эти многие мили и чтобы Квин мог услышать ее.
– Что вы сегодня вечером наденете, сэр, гусарские сапоги или ботфорты? – спросил слуга Томас, держа и те и другие перед хозяином для обозрения.
– Это важно? – коротко бросил Тарквин. Он склонился над захватанной картой Бельгии, на которой стояло несколько пустых бутылок. Дневной свет пробивался через окна за его спиной, освещая белые стены комнаты и потертую, но удобную мебель. Из окон доносился шум с большой площади – огромного брюссельского базара, возможно, самого оживленного, самого интересного рынка во всей Европе. Всякая живность мычала, блеяла, кудахтала в своих загонах, временных стойлах и клетках, в то время как смесь французских, немецких, фламандских и английских слов сливалась в общий язык шумной толпы.
Вокруг площади поднимались узкие дома старинных бельгийских цеховых гильдий. Тарквин занимал комнаты в доме, выходившем фасадом на прекрасный готический собор.
– Это очень важно, сэр, – сказал Томас, сохраняя невозмутимое выражение лица.
Два часа, только два часа потребовалось, чтобы отполировать подходящие сапоги, разложить парадную военную форму, проследить, чтобы правильно были расположены ордена и медали, разглажена рубашка и найдены перчатки и головной убор.
Не отвечая, высокая фигура склонилась над картой. По опыту Томас знал, что о нем забыли.
– Майор?
– М-м-м?
– Я спрашивал насчет сапог...
– О, очень хорошо, потом! Ботфорты.
Тон майора был способен отпугнуть любого слугу, тем более того, что служил у него меньше двух месяцев. Томас поклонился, пробормотав слова благодарности, и поспешно удалился. Тарквин сразу же забыл о нем.
Прошлой ночью Веллингтон получил сообщение о том, что наконец-то подошли прусские силы. Основные части сосредоточились в биваке под Шарлеруа, в тридцати милях к югу от города. Это была самая лучшая новость для командующего, чьи войска были еще разбросаны здесь и там. Тарквин, сдвинув брови, что-то отметил в углу карты.
Он знал, что Веллингтон также обеспокоен ситуацией. Где в настоящий момент находится Наполеон? Какие планы строит этот расчетливый негодяй? В последних донесениях извещалось, что он пересек бушующую Нормандию вместе с довольно многочисленным войском, состоящим главным образом из его старой гвардии, знаменитого гвардейского корпуса.
Внезапно сквозь привычный площадный шум, долетавший в окна, слух Тарквина различил звуки женского смеха, молодого и беззаботного. Он мимолетно подумал, что в последние дни Брюссель переполнен англичанами, для которых нынче Париж с его развлечениями оказался недоступен.
Тарквин взглянул на каминные часы. Четверть пятого. В шесть его ждали в штабе, в семь герцог и герцогиня Ричмонд давали бал на улице Бланшисэри. Молва утверждала, что это будет самый блестящий бал, который когда-либо видели жители Брюсселя. Ожидалось, что на него прибудут Людовик XVIII со своим изгнанным двором, несколько особ королевской крови из Вены, так как конгресс распущен, один или два шотландских герцога, а также множество других, званиями не ниже пэров. Приедет Веллингтон и все его генералы. Командующие, их помощники и адъютанты, полковые офицеры, их любовницы и жены изо всех сил оспаривали право быть приглашенными.
Тарквину не хотелось ехать на бал. Он предпочел бы отправиться в таверну с Исмаилом. В последнее время он что-то пристрастился к выпивке. Однако ни работа, ни алкоголь не были способны всецело занять его голову и отвлечь от мыслей, которые постоянно вертелись вокруг Шартро и этой проклятой огненноволосой женщины, чьи тонкие пальцы имели необъяснимую власть над его сердечными струнами.
Он должен был сознаться себе, что больше всего на свете хотел любить Ровену здесь, в Брюсселе, в своей постели, в этой комнате, куда из окна врывался теплый ветер и доносил чудесные запахи с цветочных рядов внизу.
Желание поднялось в нем с небывалой силой. Конечно, он не забыл Ровену. Но не забыл и то, что она отбросила его любовь так, как отбросила письмо, которое доставил ей Исмаил. Это письмо было наполнено чувствами, которые шли от сердца и души Квина, и оно, конечно, сняло бы напряженность между ними, если бы Ровена прочитала его.
Ну и черт с ней! Сразу знакомый гнев закипел внутри него, и он отвернулся от окна с таким устрашающим видом, что вошедший незамеченным Томас невольно попятился назад к двери.
– Что еще? – гневно спросил Тарквин. Томас открыл было рот для ответа, но в дверь уже входил Пир Исмаил Хан. На нем была форма лейб-гвардейца, на поясе висела сабля. По настоянию герцога Веллингтона он был гладко выбрит. Вид его продолговатого голого лица испугал Тарквина, который не видел его почти две недели.
– Что случилось? – резко спросил он. Исмаил коротко ответил по-английски.
– У меня минимум времени, я едва вырвался с передовой. Полковник спустит с меня шкуру, если услышит об этом. Но вы должны знать, до того как начнется вся эта сумятица: армия Наполеона в Шарлеруа. Там его ставка. Прусские силы разбиты и отброшены к Ватерлоо.
– Боже праведный! – воскликнул Тарквин. – Шарлеруа меньше чем в тридцати милях отсюда! Как, дьявол его побери, ему удалось пересечь бельгийскую границу? Неужели никто их не заметил?
