— Место дуэли — чудный луг за рекой. С ветвей дубов там свисает испанский мох. Когда я вышла замуж, то мечтала, что однажды мы с Лэнгстоном устроим там пикник. У нас могли быть такие прекрасные пикники!.. — Миссис Батлер опустила глаза, — Я совсем заговорилась, простите. — Она посмотрела на часы. Там на безмятежной поверхности циферблата золотой месяц медленно погружался в эмалевое море. Она снова позвонила Соломону: не заводил ли он часы недавно, и если да, не трогал ли стрелки?
— Нет, госпожа, — Соломон облизал губы, — Я завожу их по воскресеньям. Вы хотите завести их сейчас?
Она отпустила его жестом, выражающим явную досаду.
— Извиниться — только и всего… — произнесла миссис Батлер. — Никто и не думает, чтобы Ретт женился на этой девушке.
— Прекрасная мысль! Извиниться! — Мисс Раванель захлопала в ладоши.
— Мой брат ни за что не будет извиняться! — Протестующий возглас Розмари испугал взрослых, совсем позабывших о присутствии девочек. — Шэд Уотлинг — задира и лгун! Ретт не будет просить прощения у Шэда Уотлинга.
Пусть щеки ее пламенеют — она не откажется ни от одного своего слова! И когда благоразумная Шарлотта стиснула подружке ногу, Розмари оттолкнула ее руку.
— Ретт никогда не любил Чарльстон. — Глаза миссис Батлер беспокойно блуждали по сторонам, — Ретт говорил, между аллигаторами и чарльстонцами только одно различие: аллигаторы показывают зубы, прежде чем напасть.
— Ретт похож на своего деда, — повторила Констанция Фишер, — Черные как смоль волосы, смеющиеся черные глаза… — Она словно перенеслась в прошлое, — Господи, а как Луи Валентин танцевал!
— И почему бы той девушке не уехать? — воскликнула миссис Батлер, — У нее есть какие-то связи в Миссури.
Мисс Раванель заявила, что в Миссури очень много незаконнорожденных. Возможно, даже больше, чем в Техасе.
Сверив свои часы с напольными, Джулиан Батлер перевел стрелки напольных немного назад.
— Мы не услышим выстрелов, слишком далеко.
Его мать охнула, а Констанция Фишер сказала:
— Возможно, твой брат и плут, но ты, Джулиан, тупица.
Джулиан пожал плечами.
— Последняя выходка Ретта вывела из равновесия весь наш дом. Даже слуги сами не свои. Думая, что кухарка приготовила это печенье для уважаемых гостей, — Джулиан поклонился в их сторону, — я похвалил ее. «О нет, мастер Джулиан. Я испекла его для массы Ретта. Когда он придет с дуэли».
Шарлотта прошептала:
— Розмари, пожалуйста, не говори ничего. Нам надо притвориться опоссумами, будто нас тут нет. — И добавила тоскливо: — Я так бы хотела имбирного печенья.
Слышалось тиканье больших часов.
Джулиан кашлянул.
— Миссис Уорд, мне следовало бы побольше знать о первых семействах Саванны. Вы ведь, кажется, из Робийяров?
Мисс Раванель припомнила слухи и пересуды.
— Помнится, кто-то из Робийяров находился на пороге мезальянса — вроде бы с кузиной.
— Дорогой кузен Пьер. Моя сестра Эллен находила его великолепным, — Евлалия захихикала (к этому моменту она выпила третью рюмку хереса). — Я полагаю, лев тоже великолепен, пока не сожрет вас.
Мисс Раванель вспомнились кое-какие подробности.
— Тогда Робийяры отослали кузена Пьера и выдали девушку замуж за какого-то ирландского лавочника…
Евлалия решила укрепить честь семьи.
— Моя сестра Эллен вышла замуж за очень успешного человека. Ее супруг мистер Джеральд О'Хара имеет прекрасную хлопковую плантацию близ Джонсборо. Под названием Тара, — Она втянула носом воздух, — В честь его фамильного поместья в Ирландии, думаю.
— Джонсборо… Это в Джорджии? — Мисс Раванель подавила зевоту.
— Именно. Эллен пишет, что ее дочь Скарлетт — вылитая Робийяр.
— Скарлетт? Какое странное имя. Скарлетт О'Хара — ох уж эти ирландцы!
Заложив руки за спину, Джулиан стоял у окна.
— Должно быть, все закончилось.
Элизабет Батлер заговорила, и в ее голосе прозвучала надежда, в которую, кроме нее, никто не верил:
— Ретт и Шэд, верно, объяснились и отправились верхом в таверну мистера Тернера.
Констанция Фишер обратилась к Джулиану:
— Если твой отец закончил с бухгалтерией, то, вероятно, может снизойти до нас и присоединиться к нам?
— Работу Лэнгстона Батлера никогда не переделать, — сказал Джулиан с особой интонацией, — Четырнадцать тысяч акров, триста пятьдесят негров, шестьдесят лошадей, пятеро из них чистокровные…
— Но сыновей только двое, — отрезала Констанция Фишер, — и один из них, возможно, умирает от пулевого ранения.
Элизабет Батлер поднесла руку к губам.
— Ретт в таверне мистера Тернера, — прошептала она. — Он должен там быть.
Услышав стук копыт, Розмари подбежала к окну и распахнула его. Сырой воздух ворвался в дом. Поднявшись на цыпочки, девочка высунулась наружу.
— Это Текумсе! — закричала она — Его галоп я узнаю где угодно. Слушай, мама! На дорожке Ретт! Это он! Это Текумсе!
Девочка бросилась вон из комнаты, сломя голову сбежала с лестницы, промчалась мимо отцовского кабинета и выбежала на подковообразную подъездную дорожку, где ее брат останавливал взмыленную лошадь. Улыбающийся Соломон взял лошадь под уздцы.
— Приветствую вас дома, масса Ретт, — сказал он. — Все цветные вас приветствуют.
Молодой человек соскочил с лошади и подхватил сестренку, обняв ее так сильно, что у той перехватило дыхание.
— Извини, моя маленькая, что напугал тебя. Вовсе не хотел этого.
— Ты ранен, Ретт!
Его левый рукав был пуст. Рука висела на перевязи под черным сюртуком.
— Пуля не задела кость. У реки на рассвете ветер налетает порывами. Уотлинг не принял это в расчет.
— О Ретт, как я боялась. Что бы я делала, если бы потеряла тебя?
— Ты не потеряла меня, детка. Только хорошие умирают молодыми.
Отодвинув ее от себя на расстояние вытянутой руки, он смотрел на сестру так, как если бы впитывал ее образ, запечатлевая его навсегда в своей памяти. Черные глаза Ретта были очень печальными.
— Пойдем со мною, Розмари, — сказал он, и на безумный миг Розмари показалось: вот-вот они с Реттом оставят этот безрадостный дом и она, убегая вместе с братом на Текумсе, помашет на прощание рукой.
Вслед за братом она вышла на длинную пустую площадку перед домом. Обняв ее здоровой рукой, Ретт повернул сестру лицом к полям: перед ними расстилался весь их мир.
На освещенных солнцем рисовых полях, поделенных на прямоугольные лоскуты, бригады работников разбрасывали известковую глину мергель и в такт своим движениям пели. Слов не было слышно, но в мелодии чувствовалась какая-то светлая печаль. Полоса разлившейся реки Эшли отделялась от полей Броутонской дамбой; по этой дамбе мчался, поворачивая к восточному полю и дому Исайи Уотлинга, всадник.
