На освещенных солнцем рисовых полях, поделенных на прямоугольные лоскуты, бригады работников разбрасывали известковую глину мергель и в такт своим движениям пели. Слов не было слышно, но в мелодии чувствовалась какая-то светлая печаль. Полоса разлившейся реки Эшли отделялась от полей Броутонской дамбой; по этой дамбе мчался, поворачивая к восточному полю и дому Исайи Уотлинга, всадник.
— Плохая новость седлает самого быстрого коня, — тихо проговорил Ретт, — И, помолчав, добавил: — Никогда не забуду, как здесь красиво.
— Значит, он… Шэд Уотлинг…
— Да, — сказал Ретт.
— И потому ты такой печальный? — спросила Розмари,—
Он ведь был задирой. Не нужно о нем грустить.
Ретт улыбнулся.
— Какое же ты удивительное существо!
Миссис Батлер с гостями ожидала их в гостиной. Увидев пустой рукав Ретта, она глубоко вздохнула, и глаза ее закатились. Помогая ей сесть на диван, Джулиан шептал: «Мамочка, дорогая, пожалуйста!»
Евлалия с округлившимися глазами скрипучим от страха голосом спросила:
— А Франклин?
— Ваш Франклин, мадам, в полном — за исключением его фляжки — порядке. Доброму доктору не хватает храбрости для такого дела.
В дверях кабинета выросла фигура Лэнгстона Батлера с гроссбухом в руке. Прошествовав через комнату к полкам, он поставил книгу на место и, повернувшись, увидел старшего сына.
— А, непутевый, только тебя не хватало.
Затем мистер Батлер взял семейную Библию и открыл те ее страницы, куда, начиная с 1607 года, вносились даты рождения, женитьбы и смерти Батлеров. Из кармана жилета он достал серебряный перочинный ножик, чтобы очинить гусиное перо. Затем прислонил перо к лакированной ореховой подставке, а когда расщеплял кончик, то надавил так сильно, что поцарапал дерево.
Дрожащими руками перелистывал он страницы и перечитывал записи в Библии:
— Наше семейство могло похвалиться патриотами, верными женами, ответственными детьми и респектабельными гражданами. Но в породе Батлеров есть и дурная кровь; по некоторым из них, в том числе и моему собственному отцу, с самого начала плакала петля, — Лэнгстон бросил на бабушку Фишер суровый взгляд, чтобы упредить всякое несогласие, затем продолжил: — Мы обеспокоены дерзостью, непослушанием и наглостью сего молодого человека. Его родитель пытался внушить ему приемлемую норму поведения, однако этот юноша не повиновался ему.
Элизабет Батлер молча плакала. Джулиан Батлер пытался подавить кашель.
— Когда после долгих раздумий родитель направил мальчика в Вест-Пойнт, самые знаменитые наставники не могли заставить его подчиниться. Кадет Батлер был исключен. Вернувшись в Низины, он проявил себя совершенным распутником, от которого забеременела девушка из низших слоев общества. Ты предлагал Уотлингу деньги?
— Сэр, вы, а не я богатый плантатор.
— Почему ты вызвал Уотлинга на дуэль?
— Он оболгал меня, сэр.
Лэнгстон отмахнулся от его слов.
— Уотлинг мертв?
— Больше он никому не сможет причинить вред.
Одним росчерком Лэнгстон Батлер вычеркнул имя сына из Библии и, закрыв чернильницу крышкой, вытер кончик пера. Не говоря ни слова, он выпроводил собравшихся через широкие двери на семейную половину дома.
— Поскольку вас более ничто не связывает с семейством Батлеров, сэр, вы можете удалиться.
Глава 3
«ЛЮБИМЫЙ БРАТ РЕТТ…»
Год за годом маленькая Розмари неизменно писала брату. Она рассказывала ему о своем пегом пони, который «имел очень приятные манеры». Розмари повсюду ездила на Джеке. «Мама говорит, что я превращаюсь в дикую индианку. А ты встречал диких индейцев?»
«Когда я прошу его прыгнуть, — писала Розмари, — Джек мотает головой, вращает глазами и прижимает уши. Мне кажется, что такая просьба его оскорбляет».
Когда Джека укусила змея, Розмари писала, как они с Геркулесом просидели всю ночь возле умирающего пони. Хотя почерк девочки был тверд, письмо оказалось закапано слезами. Розмари вернулась к Фишерам и писала об их делах.
Шарлотта ни о ком не думает плохо. И брат ее Джейми вряд ли хочет быть жестоким, но его друзья такие хитрые и безрассудные, чтоДжейми приходится действовать как они. Однажды утром он пришел, когда мы с Шарлоттой завтракали. Одежда Джейми была совершенно грязной! Он плохо держался на ногах, и от него мерзко пахло. Когда Шарлотта упрекнула его, он сказал: «Не лезь не в свое дело, девчонка». Шарлотта прикусила губу и перестала разговаривать с Джейми. Целыми днями Джейми делал вид, что все хорошо, а потом извинился. Шарлотта точь-в-точь как бабушка Фишер — лучший друг, но упряма до невозможности!
Джейми более мягкий, чем хочет показаться. Когда он не с друзьями, то рассказывает нам занимательные истории. Некоторые из них — чистые выдумки! Джейми любит лошадей, лучше его наездника я просто не знаю! Геркулес разрешает Джейми покататься наДжиро. Я рассказывала тебе о Джиро? Геркулес говорит, чтоДжиро — самый быстрый чистокровный рысак в Низинах.
Среди друзей Джейми Эндрю Раванель, Генри Кершо и Эдгар Пурьер. Они ведь и твои друзья, так? Джейми называет Джона Хейнза «орясиной», но не осмеливается критиковать его в присутствии бабушки Фишер. Джон Хейнз спросил меня, не получала ли я от тебя весточки, и мне так жаль, что я вынуждена была сказать «нет».
Была бы я старше, я бы приехала к тебе и мы вместе отправились бы в Египет. Я бы очень хотела увидеть пирамиды. А ты их видел?
Розмари совершенно точно было известно, что аболиционисты злые, а янки ненавидят и боятся южан, даже детей, таких, как она. Из личного опыта она знала, что взрослые до хрипоты спорят о политике и что дружба складывается или рушится в зависимости от того, что делают другие взрослые в Конгрессе США. Когда Розмари исполнилось десять лет, Конгресс принял Компромисс 1850 года[5], и на какое-то время противники федеральных законов и юнионисты стали друзьями. Лэнгстон Батлер, который не разговаривал с Кэткартом Пурьером с тех пор, как забрал Ретта, поздоровался с ним на Куин-стрит.
Когда роман миссис Стоу «Хижина дяди Тома» увидел свет, весь Чарльстон негодовал по поводу «злонамеренной книги». Бабушка Фишер сказала, что она слишком проста для Розмари и Шарлотты.
— Как она может быть слишком простой для детей? — возразила Розмари, страстно желая прочитать книгу, о которой все говорили.
— Проста в смысле незамысловата, — проворчала бабушка Фишер.
В следующем письме Розмари спрашивала Ретта, читал ли тот «Хижину дяди Тома».
