— Нет, ты мне не друг!
На ней было изящное платье из набивного зеленого ситца, сшитое специально к Неделе скачек.
Неделя скачек была высшей точкой общественной жизни и Чарльстона. Урожай риса собрали, высушили, обмолотили, продали и отправили покупателям; негры, которым была вручена ежегодная новая одежда, наслаждались Рождеством. Семьи плантаторов перебрались в город, где по утрам занимались сплетнями по поводу немногих событий предыдущей ночи и предвкушали то, что произойдет предстоящим вечером. Щегольские экипажи — и новые, и отремонтированные, и выглядящие как новые старые — ехали по дорогам, делая большую петлю по Ист-Бэй, вверх по Митинг-стрит и снова по Ист-Бэй. Туалеты по последней парижской моде, заимствованные у лондонских портных и сшитые вольными черными швеями, демонстрировались на балах в Жокейском клубе и Обществе святой Сесилии. Экскурсанты-янки глазели на огромные городские особняки, толпы негров, великолепных скаковых лошадей и первых красавиц Юга.
Клео ворвалась в спальню Розмари, сжимая руки.
— Мисси, там вас хотят видеть!
— Я сейчас спущусь. Проводи джентльмена в гостиную.
— Он не… Мисси, он ожидает во дворе. Он… он не джентльмен.
Клео поджала губы.
Вишневые панели в комнатах для приема гостей в городском доме Лэнгстона Батлера в стиле греческого Возрождения были покрыты лаком, а мраморные камины украшены резьбой. Весь второй этаж здания опоясывала тенистая веранда.
На задней стороне дома находилась лестница для слуг: узкая, крутая, с некрашеными перилами. Вверх по ступеням слуги носили суповые миски и тарелки для официальных обедов и тяжелые тюки свежего белья; вниз спускались грязные простыни, наволочки и скатерти. С особой осторожностью слуги несли по лестнице ночные горшки членов семьи.
В течение этого сезона о Батлерах заботились только пятнадцать броутонскихслуг. Дядюшка Соломон, Клео, Геркулес, Сьюди и повариха жили в отдельных комнатах над кухней; остальные слуги спали в тесных каморках на чердаке конюшни.
В обычные дни двор представлял собой улей, обитатели которого мыли, стирали, чистили стойла, ухаживали за лошадьми, но сегодня Джиро участвовал в двухчасовом забеге, и все были на скачках.
— Ау? — позвала Розмари.
Из конюшни пахло мазью для колес, притиранием для копыт и навозом. Лошади с любопытством подняли головы над стойлами.
Пришедший с визитом к Розмари мужчина так сильно сжал свой пакет, что даже помял его.
— Тунис? Тунис Бонно?
Как и его отец Томас, Тунис добывал зверя и рыбу на продажу, но в то время он служил лоцманом в компании «Хейнз и сын». Розмари знала его в лицо, хотя никогда с ним не разговаривала.
— Тунис Бонно… Помнится, вы недавно женились?
— Да, мэм. В прошлом сентябре. Моя Руфь — старшая дочь преподобного Прескотта.
Очки в проволочной оправе и торжественное выражение лица делали Туниса точной копией учителя-пуританинa. Его одежда была опрятной, выглаженной и источала легкий запах мыла со щелоком.
— Вот, просили вам передать…
Бонно подал Розмари пакет и повернулся, с тем чтобы уйти.
— Пожалуйста, Тунис, подождите. Здесь нет визитной карточки. Кто это прислал?
Из развязавшегося пакета выглядывал внушительных размеров желтый шарф с элегантной черной бахромой по краям.
— Боже мой! Какая великолепная шаль!
— Да, мисс.
Накинув шелк на плечи, девушка почувствовала его ласковое прикосновение и — одновременно — какое-то смутное беспокойство.
— Тунис, кто прислал ее мне?
— Мисс Розмари, я не хотел бы неприятностей от господина Лэнгстона…
— Это… не Эндрю Раванель?
— Нет, не Эндрю Раванель, вовсе не он.
Розмари решительно заявила:
— Вы не уйдете отсюда, пока не расскажете все.
Томас Бонно снял очки и потер нос.
— Посчитав, что его письма не доходят до вас, он попросил меня передать это вам в руки. Мы виделись во Фрипорте. Он нисколько не изменился, — Тунис крутил в руках очки, словно какой-то незнакомый предмет, — Я был лоцманом на пароходе «Джон Б. Эллиот», перевозившем рис и хлопок, а на обратном пути паровозные колеса для железной дороги в Джорджии. Стоило его увидеть, я сразу узнал, кто это. Ретт Батлер совсем не изменился.
Розмари почувствовала, как что-то сдавило ей горло, и поспешно ухватилась за перила.
— Ретт имел дело с пиратами в Никарагуа, потом бросил это занятие.
— Он ведь… он умер!
— О нет, мисс. Мистер Ретт не умер. Он совсем-совсем живой.
— Но… Но… ни одного слова мне за девять лет!
Тунис Бонно подышал на стекла очков и вытер их носовым платком.
— Мисс Розмари, брат писал вам. Писал регулярно.
Глава 5
ПОСЛАНИЯ В БУТЫЛКАХ
Гостиница «Оксидентал»
Сан-Франциско, Калифорния
17 мая 1849 года
Дорогая сестренка!
Хотя я уже шесть долгих часов как высадился с парохода «Слава морей», земля все еще шатается у меня под ногами.
Капитан с сыном сам перевез пассажиров на берег на шлюпке, страшась, как бы его «Слава» не присоединилась к сотне судов, оставленных матросами, которые подались в золотоискатели, — невеселый лес мачт брошенных судов высится у Длинной Пристани. На самой пристани стояли шум и гвалт: кругом сновали посыльные всевозможных ресторанов и отелей, всяческих увеселительных заведений. Жулики предлагали купить и продать золото. А один прилично одетый господин смущенно просил милостыню на еду.
Во время плавания вокруг мыса Горн я играл в карты. Собираясь разбогатеть в самое ближайшее время, золотоискатели, эти новые аргонавты, относились с презрением к наличности и вели игру на редкость неблагоразумно, словно любое проявление бережливости могло пагубно сказаться на удаче. Итак, я появился в городе с внушительным кушем (деньгами, которые аргонавту потребны для финансовой поддержки изыскательской деятельности).
За время утомительного плавания вокруг мыса Горн многие рассказывали, что погнало их в опасное путешествие с неопределенными перспективами, оторвав от прежних занятий, друзей и семьи. Представь, все без исключения и вполне искренне они настаивали, что делали это не ради себя. Ни в коем случае! Они отправились в путь ради тех самых жен и детей, которых оставили. Оставили свои семьи ради спасения этих семей!.. По всей видимости, жены и дети американцев не смогут быть довольны, пока «аргонавты» не осыплют их золотом!
Здесь, конечно, не Чарльстон. На улицах, по обеим сторонам деревянных тротуаров непролазная грязь, просто засасывает ноги, я едва не оставил там сапоги. Палатки и деревянные хижины соседствуют с новехонькими кирпичными строениями. Еще три года назад, пока не нашли золото, в Сан-Франциско было всего 800 жителей. Сегодня тут уже целых тридцать шесть тысяч. Повсюду, от пристани до самых холмов, окружающих город, слышится стук молотков и визг пил.
