двор, – заметила Фастрид.
– Мог бы… да на что мне? Здесь, в Киеве, мне все вспоминается мой прежний вождь, Хельги конунг… А у тебя, хабиби, его лоб и глаза… и отвага в сердце. И если ты когда-нибудь надумаешь собрать свою дружину и отправиться за славой и добычей, а уже верно тебе пригожусь!
Княгиня видела свалку, но издалека, и не разглядела, кто был в нее замешан. Поэтому теперь вид разукрашенного племянника ее поразил.
– Фэото́кэ Парфэ́нэ! [31] Тови! – Огорченная Эльга встала и подошла к нему, ласково положила руку на грудь – едва касаясь, помня, что там могут быть ушибы. – Парням положено собирать расписные яйца, а ты добыл себе расписное лицо!
– Я за мелочами не гоняюсь. Веселье вышло знатное! У Добровоя теперь на один зуб меньше, это ли не радость? И морды их толстые раскрашены не хуже моей!
Эльга выразительно вздохнула: она хотела для него иного веселья.
– Садись. – Она указала на скамью. – Как все вышло?
– Да ну в пень… Полуденный бес их возьми! – Торлейв мотнул головой. – Я с другим пришел. Дело важнейшее. К тебе от Станимира Предславича вестей не доходило?
– А что с ним? – удивилась Эльга. – Я вроде его видела вчера. Неужто и он в драку полез?
– Гости к нему прибыли. Из самой что ни есть Регнум Теотоникорум [32].
– Что? – Эльга уже слышала это название, но за два года позабыла.
– Грамоту тебе привезли – тебе и князю – от Оттона самого. Да войти в Киев боятся – как бы не побили.
– Епископ опять приехал? – удивился Мистина. – Соскучился?
– Епископа при них нет, есть диакон и аббат. Но эти еще не в Киеве, на Моравской дороге ждут позволения явиться. Видел я Хельмо – это давний мой знакомец, я при Оттоновом дворе с ним приятельство водил, когда мы ездили с Лютом и Одульвом.
– Где он сейчас? – спросил Мистина.
Взгляд его стал сосредоточенным. Все-таки это не шутка, немцы в Киеве! Посланцы самого Оттона – а он не знает.
– У Станимира Предславича. Я тоже было удивился. – Торлейв предупредил вопрос, ясно прочитанный в глазах и на губах Мистины. – Хельмо сказал… Горяна Олеговна к своим родичам их направила. Станимир ей в Киеве – ближайшая родня.
Ему пришлось на миг промедлить и вдохнуть, прежде чем вымолвить имя, которое все в этом доме хотели бы забыть.
– Так они от Горяны вести привезли? – испуганно спросила Эльга.
Это она придумала отравить Горяну в саксонский монастырь, она уговорила Святослава отпустить ее, чтобы вернуть в дом Прияславу. Никаких особых вестей от Горяны здесь не ждали. Наоборот – надеялись никогда больше о ней не слышать. Но неужели Оттон снарядил целое посольство, чтобы передать поклоны от какой-то чужой ему женщины, пусть она и бывшая жена князя киевского.
– Что ему до нее? – спросил Мистина, переменившись в лице. – Мы… то есть Святша ее в монастырь отпускал! Епископ на своем кресте клялся… Неужто обманул, люби его конем!
– Нет, нет! – успокоил его Торлейв. – В монастыре она. У Матильды, матери Оттоновой. Там, куда и отпускали.
– Как же твой Хельмо до нее добрался?
– Через него поклоны передала. Что, мол, жива-здорова, благополучна.
– И эти немцы приехали, чтобы передать от нее поклоны? – недоверчиво спросила Эльга, подозревая подвох.
– Они к вам со Святославом приехали, – пояснил Торлейв, понимая ее изумление. – С грамотой Оттоновой. Дозвольте вы им явиться – они ее представят. Он мне так сказал.
– Могли бы сразу ко мне… к княгине гонца прислать, – скрывая досаду, ответил Мистина. – И лучше всего – от рубежей.
– Чего они испугались? – опять спросила Эльга. – Разве что… недоброе что-то сказать хотят.
У Святослава и Эльги, собственно, и не было причин держать зла на Оттона или каких бы то ни было его посланцев. Напротив, у Оттона имелись причины обижаться на киевских князей: это ведь Эльга пригласила в Киев епископа Адальберта, а Святослав велел ему убираться прочь.
Эльга взглянула на Мистину, своего верного советчика. Их взгляды встретились. И, словно она читала в его досадливом взоре все возможные причины и следствия этого нового посольства, смарагдовые глаза «королевы ругов» раскрывались все шире и шире.
– Ты к князю сам не езди. – Княгиня снова посмотрела на Торлейва. – Я Асмунда позову и через него весть пошлю про немцев.
– Это лучше всего! – с облегчением ответил Торлейв.
Не то чтобы он боялся явиться на Олегову гору, на Святославов двор, где сидит Игморова братия, еще больше обычного злая на любимцев Эльги. Но и светить там лишний раз, перед княгиней Прияславой, своими синяками и ссадинами тоже было ни к чему. Она его зазывала на игрища – увидит, к чему дело пришло, огорчится…
* * *
Королевство Восточная Франкия, аббатство Кведлинбург
год 961-й от Воплощения Господня
– За кого ты так горячо молилась сегодня, дочь моя?
– За моего отца, преподобная матушка – то есть родного отца. Мне повезло повидать с ним, чтобы проститься, но он был очень огорчен тем, что мы больше никогда не увидимся.
– Я слышала, твой дед по отцу тоже был знатного рода?
– Да, его звали Предслав, он был княжеского рода Моймировичей, из Моравии. Когда-то он еще отроком бежал оттуда из-за нашествия угров.
– Значит, он был христианином?
– Да, но всю жизнь в Киеве ему приходилось это скрывать. Он и погиб из-за этого…
– Вот как! Погиб из-за веры? Всякий, кто исповедовал Христа вплоть до смерти, становятся сынами апостолов, не рождаясь от них по плоти, но подражая их подвигам. Расскажи мне об этом больше.
– Это было задолго до моего рождения. Тогда в Киев однажды привезли на продажу челядь, и среди прочих был один человек – священник из Ирландии. Мой дед купил его и дал ему свободу, чтобы у киевских христиан был хотя бы такой пастырь – у них ведь не было никакого. Но злые люди обвинили этого человека в колдовстве и разгромили двор моего деда. Того человека убили, мой отец и дед тоже пострадали. Дед вскоре после этого умер, а отец был изгнан с киевского стола и из самого Киева.
– Какое ужасное несчастье! А было ли известно твоему отцу, кто виновен в этом возмущении?
– Да… Он знал, кто подбил людей на это. Виной был брат его первой жены, королевы Мальфрид. Его звали Ингвар. Он стал князем после изгнания отца. А устроил все это его воспитатель – воевода Свенельд. И его сын – Мистина, то есть Мстислав.
– Эти люди живы?
– Свенельд погиб более десяти лет назад,
