Я читала роман Гарди, и была благодарна возможности поговорить с Оливером Фойем о книге, известной нам обоим. Прошло минут тридцать, и тетя позвонила в колокольчик, чтобы Аманда и Сисси убрали чашки и тарелки. Как только это было сделано, дядя Генри поднялся и сказал:
— Мод, моя дорогая, давай предоставим этих молодых людей на некоторое время самим себе.
Оливер Фой встал и ожидал, пока тетя с дядей удалятся. Когда дверь за ними закрылась, он улыбнулся мне, и я уловила в его глазах усмешку, когда он произнес:
— Я надеюсь, вы знаете, Эмма, что нас оставили наедине специально, чтобы я сделал вам предложение?
— Да, Оливер, дядя сказал мне. Должна признать, я ощущаю некоторую робость. Тетя Мод так волновалась, так готовилась к вашему визиту, что мне казалось, мы просидели здесь вечность в ожидании вас; и чем дольше мы сидели, тем больше нервничали. Но я не должна была говорить вам всего этого.
Он рассмеялся и покачал головой.
— Это совершенно в вашем стиле, Эмма, и надеюсь, вы всегда останетесь самой собой. А сейчас я должен сделать признание. Я уверен: вы думаете, что мы с вами недостаточно знакомы, однако мы с вами бывали в одной компании. Виноват, но я очень пристально за вами наблюдал, в особенности когда почувствовал все большее влечение к вам. — Он заложил руки за спину и медленно прохаживался по комнате. — Эмма, я приготовил и отрепетировал весьма длинную речь, в которой признавался, как впервые влюбился в вас, когда вы еще были маленькой девочкой, а теперь это чувство выросло с вами, изменилось и углубилось. Но речь совершенно выпала у меня из памяти, и я должен просто признаться вам, что я давно восхищался вами и уважал вас, а теперь понимаю, что люблю вас и желаю, чтобы вы были моей женой. Это не импульсивная декларация, Эмма. Я зрелый человек, обладающий ясными понятиями; и теперь я спрашиваю вас, окажете ли вы мне честь стать моей женой.
Я смотрела на него — чувства мои были очень странными. Я знала, что некоторые девушки моего возраста рассматривают замужество скорее как окончание чего-то, нежели как начало, но я все снова и снова представляла себе, каково это будет: выйти замуж за Оливера Фойя, жить с ним в одном доме, сидеть за одним столом, спать в одной постели.
Я спросила:
— Оливер, дядя Генри рассказал вам мою родословную?
Он кивнул с серьезным видом.
— Думаю, что да. Помню, как вы приехали на Ямайку, когда мне было двадцать с небольшим, и я всегда знал, что вы — дочь сестры Мод Шеферд, которая умерла в Англии. Ваш дядя сказал мне, что ваш отец был субалтерном Британской армии, что он был убит под Омдурманом за несколько недель до смерти вашей матери от чахотки, и я понимаю, что ни ваш дядя, ни ваша тетя не одобряли этого брака. Вы это имели в виду, когда спрашивали, Эмма?
— Да, — ответила я. — Но я хотела рассказать вам, что я чувствую. Видите ли, моя мать и тетя Мод потеряли родителей, когда тете было восемнадцать, а матери — всего восемь. Их фамилия была Эллиот, и здесь, в столовой, есть портрет моей бабушки Эллиот.
Оливер Фой кивнул, показывая, что он — весь внимание.
— Да, я видел его однажды, когда мы с отцом приезжали сюда на званый обед несколько дней тому назад. Вы очень похожи на нее, Эмма.
— Благодарю вас за то, что вы это отметили. Они с мужем и еще десять человек погибли, когда ирландские террористы взорвали бомбу в Клеркенуэлле. Бабушка с дедушкой как раз в это время проезжали там. Моя мать и тетя Мод стали жить с опекуном, родственником моего отца, как я понимаю. Он был стар, был холостяком и, полагаю, был очень суровым человеком. Год или более спустя дядя Генри приехал с Ямайки, чтобы провести в Англии полгода, и встретил тетю Мод. Они поженились, и она приехала сюда вместе с ним, а моя мать осталась жить с опекуном, мистером Рэнделом. Дядя Генри рассказывал вам все это?
— Не в таких деталях. Думаю, он не считал это необходимым.
— Может быть, он — нет, но я желаю, чтобы вы знали. Когда моей матери было восемнадцать, она сбежала от своего опекуна и вышла замуж за Ричарда Делани, субалтерна Беркширского полка. Он стал моим отцом, и, когда я родилась, он находился с полком в Кентербери, а моя мать жила в небольшом коттедже, снятом для нее. Когда мне было четыре года, его послали далеко за моря, и я не помню его, у меня остались лишь смутные воспоминания о матери. Мне говорили, что у них не было частных доходов, так что на офицерское денежное содержание и паек они едва сводили концы с концами; но одно воспоминание я сохранила о матери: она была счастлива. Я сделала паузу и приложила ладонь ко лбу: — Простите, но теперь уже не могу припомнить, с чего я начала.
— Полагаю, это имело отношение к браку, который не одобряли, — мягко подсказал Оливер Фой.
— Да, это верно. Все были очень злы на мою мать. Она потеряла права на наследство, которое в любом случае не было бы велико. Мистер Рэнделл, опекун, таким образом просто избавился от нее — а тетя Мод писала длинные письма с упреками, а потом перестала писать вообще. Я все это знаю от самой тети. Тетя Мод до сих пор считает, что поступок моей матери непростительный и дерзкий, и только тогда заговаривает о моих родителях, когда хочет привести пример дурного поведения. В таких случаях она туманно обозначает их как «некоторые люди». С недавних пор я положила за правило не спорить с ней, но хочу, чтобы вы знали, что я люблю своих родителей и уважаю память о них; и я была бы в отчаянии, если бы вы позднее узнали об их прошлом и стали упрекать меня. Думаю, теперь я сказала вам все, Оливер.
Он стоял и смотрел на меня сверху вниз с тем же серьезным выражением, но я была почти уверена, что вижу удовлетворение в его глазах.
— Благодарю вас за то, что вы мне это рассказали, Эмма. Теперь я буду знать, что вы унаследовали характер своих родителей, а не являетесь продуктом воспитания дяди и тети. Поверьте, я очень благодарен вашим родителям, и никогда не стану думать и говорить о них иначе чем с уважением. Есть что-то еще, что вы хотели бы сказать мне?
— Пожалуй… нет. Но вы не будете возражать, если я кое-что спрошу у вас?
— Задавайте столько вопросов, сколько вам угодно. Я признался, что изучал вас, Эмма, но вы не изучили меня — и мне хотелось бы, чтобы вы узнали как можно более о человеке, который делает вам предложение.
Я ощутила неожиданную волну любви к Оливеру Фойю. Симпатия и понимание — это бесценные дары, и мне показалось, что в своем спокойствии и терпении он одарил меня и тем, и другим в полной мере.
— Я просто хотела бы знать, нужно ли мне будет, когда я стану вашей женой, расстаться с некоторыми своими увлечениями. Пожалуйста, не поймите меня превратно. Я знаю, что ваша жена должна нести обязанности по дому и некоторые общественные обязанности, и общество ждет от нее того, что приличествует женщине такого положения. Меня это несколько пугает, поскольку я не слишком умна, но я буду стараться соответствовать вам. — Я сделала паузу, и вновь почти потеряла нить; мне хотелось собраться с мыслями, но, прежде чем я продолжила, Оливер Фой сказал:
