матери разделит борьба за влияние и доходы.
Почти всякий день сходясь к Славче, замужние дочери только и обсуждали Хилоусов меч и Купальскую ночь, и Правена не видела никакой передышки от своих тревог. Только она и знала, как тесно одно связано с другим! Но не могла ни с кем поделиться, даже с родителями, как ни тянуло сбросить этот груз. Выдав тайну Хилоусова меча, она сильно повредит и Витляне, и Мистине, и себе; открывшись отцу, замешает в эту кровавую и путаную замятню и его. Хрольв был человеком добрым и верным, раздор между сыном Ингвара и его побратимом всегда его огорчал. Из зятьев Правена наиболее уважала Хавлота, но у того только один господин – это князь. Если о мече узнает Святослав, ее вынудят открыть, как он к ней попал, а участие Витляны утопит Мистину.
И что ей со всем этим делать? Не зная желаний Витляны, Правена не могла ни на что решиться.
На четвертый день мать взяла ее с собой на подольский торг – самый большой в Киеве. Правена пошла охотно: будет случай если не узнать что-нибудь новое, то хоть отвлечься в толкотне. Встретили кое-кого из приятельниц, и пока Славча с ними говорила, Правена заметила еще одно знакомое лицо – Фастрид, мать Торлейва.
Торлейв! Мысль о нем несла и мучение, и надежду на облегчение. Может, ему она смогла бы открыться, но как его повидать? Особенно теперь, когда все следят за связями между Олеговой горой и Святой.
Правена быстро оглядела людей вокруг Фастрид, но Торлейва, конечно, не увидела – не ему толкаться на торгах. Зато обнаружила Влатту.
– Я сейчас, матушка, подружку увидела, – бросила Правена Славче и стала быстро пробираться в толпе, пока Фастрид со своей малой дружиной не затерялась.
Догнав подругу, Правена схватила ее за рукав:
– Влатта! Постой!
– Ой! – Та подпрыгнула и спешно перекрестилась два-три раза. – Ты чего наскакиваешь, будто бес Ротемидий! И так от страха опомниться не могу! Мне на ночь рот завязывают, а то кричу во сне.
– Да какой тебе Ротемидий! – Об этих глупостях Правена уже и забыла. – Не мути.
– Я теперь всякого писка боюсь! Застращали меня… – с безвинной обидой пожаловалась Влатта. – Ни с кем видеться не велят, ни с кем говорить…
– И тебе? Ты-то в чем провинилась?
– Не тебе мои вины знать! – надменно ответила Влатта.
– Да… – Правена едва удержалась, чтобы не сказать «и шиш с тобой». – Что с Витляной? Ты что-нибудь знаешь? Может, господин твой… Торлейв что-то говорил? Он видится со Свенельдичем? Бывает у него?
– Да он там теперь живмя живет! Госпожа ворчит: будто в сыновья к Свенельдичу нанялся, домой только ночевать ходит. Все беса Ротемидия ловят! – придвинувшись к Правене, зашептала Влатта. – Да бес хитер…
– Пошел он… к бесам. Что-то о Витляне он говорил?
– Говорил. Нету у нас больше Витляны.
– Что?
Покачнувшись, Правена ухватилась за Влатту. Ноги подкосились. Так ее обманывали – Витляна не вернулась домой в ту ночь! Если бы сказали сразу… А теперь три дня прошло.
От острой душевной боли в глазах вскипели слезы.
– Что ведомо? Что с ней? – Правена схватила Влатту за пухлые плечи и не шутя затрясла. – Да говори же!
– Что ты на меня набросилась, будто навка! – Влатта попыталась вырваться, но безуспешно: Правена была сильнее. – Увезли ее из Киева.
– Куда? – Витляна поняла как «увезли хоронить».
– В Витичев, – шепнула Влатта в самое ухо. – Только ты молчи, это не велено никому рассказывать. Мне-то не говорили. – Она воровато оглянулась на Фастрид, выбиравшую гуся, – я из-за двери слышала, Тови матери говорил. Свенельдич приказал: вези, мол, пусть там посидит, у Тормара, пока шум не стихнет, а то больно срамят ее за Гостяту… Он ее повез, Тови. Третьего дня уехали на самой заре, на лодье.
– Посидит? Так она жива?
– Само собой. – Влатта удивилась. – Думаешь, она от тоски по забалуну [120] этому уже и насмерть исчахла?
Теперь ноги подкосились от облегчения, и Правена снова уцепилась за Влатту.
– Увезли ее в Витичев? Чтобы там пожила? Надолго?
– Этого не ведаю. Тови и сам вроде не знает, сказал, как поживется, а как надо будет ее забирать оттуда – дадут знать.
– И он с ней там?
– Там. Когда воротится – не сказал.
Тут Фастрид обернулась, Правена поклонилась ей и пошла назад к матери. Как они дальше ходили по торгу – она не видела и не слышала. Ее трясло от волнения. Дела Витляны все хуже – слава богам, не так худо, как было подумалось. Ее не только посадили взаперти, но и вовсе увезли из Киева. И наверняка причиной всему – Хилоусов меч. Теперь никак не получится увидеться с Витляной и узнать, чего же она хотела. Она будет сидеть в Витичеве, пока дело не прояснится. А оно не прояснится никогда – если она, Правена, ничего не сделает и не выручит посестриму.
Но как она может ее выручить? Даже с Торлейвом, наберись она смелости, посоветоваться нельзя, он тоже в Витичеве!
Изнемогая от тревог и опасений, Правена еще до возвращения домой пришла к единственной мысли: пора раскрыть свою тайну Мстиславу Свенельдичу. Именно ему пропажа Хилоусова меча грозит гибелью, но он не выдаст Витляну – ведь этим он выдал бы себя и весь свой род. Одинаковые у них с Витляной цели или разные, но тропа Витляны явно зашла в болото. Если кто и сумеет вывести ее в безопасное место, то лишь родной отец – самый умный и могущественный человек в Киеве. Не зря же княгиня Эльга доверяет ему уже более двадцати лет!
Правена вспоминала глаза Мистины, его голос, все его повадки в то их единственное свидание, когда пришла передать речи Грима. Однажды она уже доверилась ему – и не пожалела, обвинения со Славчи быстро были сняты и Желька даже пришла с поклоном, хотя сам Свенельдич как будто не имел к этому никакого касательства.
Будь что будет, но еще пары дней под грузом этой заботы ей не вынести.
Оставалось решить: как к нему подобраться?
* * *
В то же день, несколько позже, Правена брела по подольским улицам, выискивая ту, где осели древлянские переселенцы. Два раза спросила дорогу у местных баб, и они охотно указали ей двор ведуний, Забирохи и Улеи. В том, что незнакомая девушка отыскивает травниц, ничего удивительного нет: кто-то подсказал, что ту или иную хворь ловко выгоняют. Что под мышкой она держала свернутый косяк широкой льняной тканины, тоже дело обычное: в уплату
