Я ничего не имела против самого Светлого Христа. Бригита объяснила мне, что он был своего рода верховным жрецом, способным общаться со своим Богом-отцом. Не возражала я и против святых мужей, таких, как учитель-монах Иллтуд, добрейший, заботливый и практичный человек. Отвращение во мне вызвали христиане-римляне из-за своего убеждения, что все другие боги олицетворяют зло, а их почитатели являются богохульниками. От этой мысли у меня по спине пробежали мурашки, и я обрадовалась, когда Паломид снова заговорил о семье.
– Среди шатров Гхассанида я отыскал старика, который знал моего деда; он помнил день, когда деда и моего отца, тогда еще мальчишку, захватили и увели в рабство. Думаю, родители встретились позже…
Голос Паломида затих, он явно всматривался в глубь себя, отыскивая что-то сокровенное в глубинах памяти. Я подумала, не забыл ли он дни юности в рабстве?
К арабу подошел слуга в тюрбане. На плече он нее небольшой сундучок, и свет от ламп играл на его мышцах. Темнокожий поставил сундук у ног Паломида, и тот посмотрел на него с отсутствующим видом, как будто под крышкой находились плоды его поисков. Наконец он повернулся к нам и поднял глаза, на лице заиграла мягкая улыбка.
– Таким образом, мои поиски завершились. Я не нашел достаточно близких людей, которых мог бы назвать своими родственниками. И, попутешествовав еще немного, решил вернуться в Британию. Но я привез с собой не только этого смелого славного парня из Эфиопии… – Паломид показал на слугу, который в это время приподнимал крышку сундука, – но также несколько небольших подарков.
Возбуждение пронеслось по залу, когда слуга запустил руку в сокровища и поставил передо мной стеклянный пузырек с перевитым золотой нитью горлышком. Ланс осторожно снял кинжалом воск, и аромат роз наполнил воздух в зале, когда я открыла пробку. Я поблагодарила араба, но про себя решила, что отдам благовоние Винни – розы хороши для красивых женщин, я же предпочитала радостный чистый запах лаванды и никогда не пользовалась ничем другим.
За духами последовали искусно написанная икона для Ланселота и дамасский кинжал, который отложили до возвращения Гавейна. Зал охал и ахал, пока из сундука появлялись подарки один экзотичнее другого. Но когда Паломид сам поднял что-то завернутое в кожу и направился к Артуру, братство притихло.
– Последней остановкой моего путешествия был двор короля франков Кловиса, и я привез вам оттуда официальный дар. – Араб осторожно вынул конической формы серебряный с золотом шлем, украшенный затейливым рисунком. – Король просил передать, что это лучший шлем из его сокровищницы.
Артур поднялся, чтобы принять подарок.
– Пусть он будет красоваться лишь на парадах, а не в бою против короля франков, – объявил муж и высоко поднял шлем, чтобы его могли все видеть. Братство ответило ему удивленным вздохом.
Наконец Артур с улыбкой снова повернулся к Паломиду:
– Друг мой, ты как будто специально для нас объехал мир и, возвратившись, многое привез с собой. За это мы тебе очень благодарны.
Араб поклонился и, подняв бокал, обратился ко всем сидящим за Круглым Столом:
– Это было замечательное путешествие, и я рад, что съездил. Но самое главное, что мне удалось отыскать, я нашел не в сокровищнице королей, и даже не в истории моего народа. Я обнаружил, что «дом» находится в моем сердце, а не в каком-нибудь ином месте. – Он снова помолчал и медленно поднял руку с бокалом. – По крови я не кельт и не римлянин, но до глубины души бритт, и мое сердце принадлежит Артуру и рыцарям Круглого Стола.
Он торжественно обвел рукой зал, приветствуя рыцарей, и осушил бокал. Светлая улыбка заиграла на его губах:
– Славно возвратиться домой.
– Браво! Браво! – воскликнул Ланселот, а короли и воины повскакали на ноги и в знак одобрения захлопали в ладоши и застучали ногами. Все бросились к Паломиду и подняли его на плечи, а другие участники Круглого Стола громко аплодировали, пока его торжественно пронесли по кругу. Не было числа торжественным объятиям и похлопываниям по спине, и даже пикты и каледонцы, сидящие по углам зала, присоединились к остальным.
Мое сердце затрепетало от радости, пораженное рассказом о заморских странах и счастливое от убеждения, что и нам дома удалось сделать что-то очень замечательное. Глаза наполнились слезами, потом прояснились и вновь увидели зал. А Дагонет всем нам поддерживал хорошее настроение.
Из времен нашей молодости это одно из моих любимых воспоминаний.
Несмотря на всю пышность, которую мы придавали Круглому Столу, основная его функция – кроме того, что он давал Артуру основу для принятия политических решений – заключалась в том, что он служил советом, где происходил обмен новостями, где разрешались споры и принимались меры по сохранению незыблемости британских границ.
В том году участники Круглого Стола обсудили несколько важных вопросов: мелкие королевства охраняли безопасность римской дороги, а союзные саксонские племена стояли за согласованными границами.
– Как кошка у мышиной норки, – коротко заметил Багдемагус. Краснолицый и неуживчивый, военачальник Дорсета представлял товарищество бриттов, чья цепь укреплений сдерживала южных саксов от продвижения на запад. Хотя он и говорил на латыни, но презирал вычурность и излагал мысли в простых, доступных словах. – С тех пор, ваше величество, как вы их побили у горы Бадон, саксы не поднимают голов и от Южного Хэмптона до Винчестера занимаются своими делами. Имя их погибшего короля Седрика никогда не упоминается, и никто не думает объединяться вокруг его сына. Вы все еще держите мальчика в заложниках в Уэльсе?
– Синрика? – Артур кивнул. – Его растит отец Кэя, человек, который воспитал Бедивера и меня. А что в прибрежных водах? Никаких больше высадок на саксонском берегу?
– Обычные переселенцы, – ответил Багдемагус. – Хотя мне сообщили, что две большие лодки пристали к острову Уайт.
– Это обычное их место высадки, – объяснил Герайнт Девонский. Его изящные манеры и аристократический вид разительно отличали его от Багдемагуса. – Я не против, пусть расселяются там, только бы не устраивали больше набегов и не грабили наши поселения. Особенно на реке Экс, – добавил он.
Раздался смех – Герайнт слыл ярым защитником собственных владений и гордился своими усилиями по возрождению римского города Экзетер.
– Пока саксы сидят смирно, моя торговля на причалах Топшама процветает, – объявил он. – Торговое судно, взявшее на борт Паломида, было первым из многих: за последний год на восточные рынки отправились три корабля с грузом олова, а к нашим берегам пристали два судна из Византии, доставившие шелка, изящную посуду и много амфор с вином, причем лучшим, – заверил нас Герайнт. – Даже Кэй его бы одобрил. – Снова послышался смех, потому что сенешаль был известен как ценитель и знаток вина. – Мы согласны поделиться им со всеми, – прибавил учтивый вельможа, – кто соизволит нанести нам визит в Экзетер. Королева и я с радостью вас примем, хотя оружие вам придется оставить у городских ворот.
