тканью.
Ни разу за всю операцию пациент не дернулся и не вскрикнул. Он спал как младенец, видя приятные сны.
– «Хитрость шотландца», джентльмены, – негромко произнес доктор Бичем.
Зал взорвался шквалом аплодисментов. На Хейзел упали еще несколько пауков. Виноват ли был угол зрения, или освещение, или выражение превосходства на его лице, но Хейзел увидела, как сильно этот доктор Бичем похож на гравюру с изображением его деда с первой страницы «Трактата доктора Бичема». Небольшой нос, нависшие брови, даже глубокие ямочки, появляющиеся на лице при намеке на улыбку. Это было жутковато. Но очевидно. Единственным отличием была кровь, все еще медленно стекающая по подбородку живого Бичема.
Ассистенты Бичема принялись убирать сцену, вытерли кровь со стола и унесли прочь искалеченную ногу. Опилки там, где упала нога, так потемнели от крови, что казались черными даже в гротескно-ярком свете газовых ламп. К тому времени, как они закончили, пациент заморгал, приходя в себя.
– Все?.. – спросил он.
– Закончилось, – подтвердил доктор. Зал снова разразился аплодисментами.
Голова Хейзел кружилась от духоты, от медного, оглушающего запаха крови и от всего увиденного. Хирургическая операция! Прямо у нее на глазах! Плоть, поврежденная, запятнанная болезнью, была отрезана, открыв чистую, здоровую под ней, вены и артерии были мастерски зашиты вышивальной иглой. И самое потрясающее – этот эфир, чем бы он ни был, который погрузил пациента в глубокий сон.
Наконец Бичем поднял руку, чтобы утихомирить разбушевавшийся зал.
– В этом семестре снова начинается мой курс лекций по анатомии. Оплата вносится целиком в первый день занятий. Предупреждаю, курс невероятно сложный, но могу вас заверить: ни один из моих учеников не провалил свой врачебный экзамен.
Он улыбкой встретил очередную волну аплодисментов.
Учеба! Вот он – тот ответ, который Хейзел искала, даже не понимая, что ищет. Невидимая струна, которая привела ее сюда из Хоторндена именно в этот момент. Не нужно больше тайком пробираться в отцовский кабинет, чтобы заучивать уже устаревшее издание «Трактата доктора Бичема» с рассыпавшимся переплетом, или проводить мелкие опыты с оборудованием, собранным в саду. Она может целый семестр учиться у настоящего хирурга, исследуя тела, решая задачи. Она может стать той, кто найдет лекарство от римской лихорадки! Она станет спасительницей Шотландии – как матушка сможет отчитать ее, когда она станет знаменитой и почитаемой?
Даже отец на Святой Елене получит весточку, в письмах или из газетных статей. Изгнанник – Наполеон – умрет от потрясения при известии о появлении блестящего врача-женщины, и на этом служба ее отца закончится и он сможет вернуться домой. Если матушка полагает, что Хейзел теперь отправится в Лондон, она глубоко ошибается. Ни за что. Ее придется привязать к лошади, чтобы увезти из Эдинбурга в такой момент, когда наконец наступает девятнадцатый век и у Хейзел есть шанс поторопить его наступление!
Хейзел решила, что безопаснее будет дождаться, пока зал опустеет, и лишь затем выбираться по темному коридору из здания и выходить на улицу. Толпа начала медленно рассасываться, лишь около дюжины мужчин толкались на сцене, стремясь пожать руку доктору Бичему, будто надеялись, что гениальность и значимость передаются через рукопожатие.
Наконец воздух в зале изменился, словно все зрители покинули театр. Ассистенты закончили вытирать стол, а затем, вместе с доктором Бичемом, ушли в заднюю комнату. Хейзел нащупала скрытую дверь, потом пробралась по узкому коридору и снова оказалась на улице.
Уже смеркалось. Хейзел понятия не имела, сколько длилась демонстрация, но город вокруг нее изменился. В воздухе висел густой запах жира и рыбы. Хейзел нужно было поскорее добраться до дома. Скорее всего, она уже пропустила чай, и мать наверняка будет в ярости, но Хейзел может соврать, что заблудилась в лесу или что-нибудь вроде того. Она поскачет как можно быстрее и…
– Мисс Синнетт, не так ли?
Голос, скрипучий и в то же время приторно-вежливый, прервал ее мысли.
Хейзел обернулась и оказалась лицом к лицу с одноглазым доктором, которого встретила в доме дяди.
– Доктор Стрейн.
Сердце Хейзел выпрыгивало из груди, когда она пыталась изобразить нечто похожее на книксен.
Доктор оказался ниже, чем ей представлялось. Осанка, манера поведения и длиннополый плащ делали его похожим на стервятника, но, оказавшись на расстоянии ярда от него, Хейзел с удивлением поняла, что они почти одного роста.
– Содрогаюсь при мысли о том, как юная леди вашего статуса могла оказаться в Старом городе. – Он поджал губы и прищурил единственный глаз. – Без компаньонки.
Руки Хейзел стали влажными от волнения. Она изобразила на лице вежливую улыбку, заставив себя не смотреть на дверь Анатомического общества.
– Просто прогуливаюсь, наслаждаясь погожим деньком, – сказала она.
По его лицу было ясно, что он счел ее слова откровенной ложью. Доктор Стрейн размял пальцы. Скрипнули кожаные перчатки.
– Какая жалость, – сказал он, – что женщин не принимают в Анатомическое общество. Я всегда считал, что прекрасный пол оказывает, эм… успокаивающее действие на животные порывы мужчин.
– Именно, – сухо подтвердила Хейзел.
Взгляд Стрейна, казалось, пронзал ее насквозь – через одежду, через кожу, до самых костей.
Наконец он снова заговорил.
– Передайте дяде мои наилучшие пожелания.
Он повернулся на каблуках и, не успела Хейзел ответить, скрылся из виду.
Улицы и в самом деле стали совсем другими. Стало еще темнее, и из каждого окна скалились лица незнакомцев. Хейзел подобрала юбки и поспешила выбраться на главную улицу, где булыжники мостовой все еще освещались последними лучами заходящего солнца.
К тому времени, как Хейзел добралась до Хоторндена, из всего дома огонь горел лишь на кухне. Она взяла свечу, чтобы незаметно проскользнуть в свою спальню наверху. Кухарка играла в карты с судомойкой; Хейзел видела их тени, падающие на стену галереи, и слышала кухаркин раскатистый смех. Она поднялась по лестнице и увидела, что дверь в комнату леди Синнетт заперта. Горничная Хейзел, Йона, дремала в кресле перед едва тлеющим камином. Но тут же проснулась и помогла Хейзел расшнуровать платье и улечься в постель.
– Так вы?.. – начала было она. Хейзел покачала головой. Внезапно на нее навалилась такая усталость, что даже говорить было трудно. Все волнения этого дня разом обрушилась на нее, заставив конечности налиться свинцовой тяжестью.
Лежа ничком на матрасе, Хейзел снова и снова вспоминала демонстрацию, пытаясь воскресить в памяти каждую деталь, заставить их врезаться в мозг. И лишь за секунду до погружения в сон, когда с реальностью ее связывала тоненькая нить, она внезапно поняла, что за третий запах доносился из сапфирового флакона с эфириумом. Это воспоминание хранилось глубоко в памяти, в ее загадочных, запутанных лабиринтах, с того времени, когда Хейзел лежала в этой самой кровати, полуживая от тошноты и обезвоживания. Она была уверена, что болезнь заберет ее.
