И если он здесь – то, наверное, ее простил!
Она подняла руку, чтобы постучать, и замерла в нерешительности. Но разве у нее был выбор? Хочешь, не хочешь, а с этим человеком придется объясняться.
Едва она притронулась к двери, как та распахнулась, и Джорджетт переступила порог. Лицо ее горело, и еще она ощущала слабость в коленках – то ли от страха, то ли от предвкушения… чего?
Но вместо мужчины, которого она ожидала – нет, мечтала! – увидеть, перед ее взором предстала женщина, нежившаяся в медной ванне. Голова женщины была откинута, а густые светло-каштановые волосы, вьющиеся мелкими кольцами, были влажными. Бурная радость, еще мгновение назад наполнявшая грудь Джорджетт, сменилась острым чувством неловкости. Потому что если что-то и смущало ее сильнее собственной наготы, так это нагота других.
А женщина в ванне была совершенно голой.
Когда Джеймс, кипевший от гнева, вышел из гостиницы, маленький прибрежный городок Морег встретил его радостной суетой рыночного дня и солнечной теплой погодой.
Джеймс вообще-то любил прогуляться по рынку погожим утром, и если что-то и заставляло его тосковать по Морегу те десять лет, что он учился в Глазго, то как раз такая вот веселая суета и живописное изобилие местного рынка. Толчеи и в Глазго хватало, но того особого тепла, которым могут похвастаться только маленькие города, ему явно недоставало. Рыночный день здесь всегда являлся событием, которого ждали все горожане. Это был удобный случай поболтать с соседями, узнать последние сплетни и полакомиться пирожками, которые только в такие дни казались такими же желанными и вкусными, как в детстве. Может, именно ностальгические воспоминания о такой вот праздничной суете и подвигли Джеймса вернуться сюда из Глазго год назад и начать именно здесь свою первую самостоятельную практику.
Но даже за невинное удовольствие в виде сладкого пирожка надо платить, а у Джеймса не было денег даже на то, чтобы оплатить долг. Шесть фунтов не такая уж большая сумма для такого богатея, как его брат Уильям, наследник графства Килмарти, но для Джеймса эта сумма равнялась месячному жалованью.
Джеймс нахлобучил шляпу, лихо заломив ее набок таким образом, чтобы, с одной стороны, прикрыть от любопытных глаз след от удара, а с другой – не слишком сильно натереть все еще саднившую рану. Увы, надетая таким образом шляпа почти не давала тени. Солнце на миг ослепило Джеймса, и он невольно прищурился. И в этот момент Уильям ткнул его локтем под ребра.
– Ты что?.. – буркнул Джеймс.
– Потрудился ты, брат, на славу. – Уильям кивком указал куда-то влево.
Повернувшись и посмотрев в указанном направлении, Джеймс даже присвистнул от удивления. Сквозь разбитое стекло он увидел, как горничная энергично подметала пол в трактире, на первом этаже гостиницы, и еще отчетливо слышал стук плотницкого молотка, доносившийся откуда-то из глубины дома. От этого стука у него снова начала раскалываться голова.
Да, верно, кто-то славно повеселился там вчера, и если верить хозяину заведения, то этим кем-то был именно он, Джеймс.
Горожане же, проходившие мимо, охали и качали головой, глядя на следы погрома.
Джеймс вздохнул, почувствовав болезненный укол совести, – как и тогда, когда хозяин пострадавшей гостиницы упомянул его отца. Такое прегрешение не спрячешь, не заметешь под персидский ковер его матери. Увы, на этот раз он опозорился на глазах у всего города.
Джеймс поспешно перешел на другую сторону, не переставая проклинать ту, что была виновницей всех его несчастий. Если уж ему придется заплатить шесть фунтов за вчерашний кутеж, то хотелось бы в обмен получить хоть что-то. А он не мог вспомнить ничего для себя приятного. Несправедливо! Нет, кое-что приятное ему все же запомнилось, но этого кое-чего было с горсточку. И воспоминания эти, словно куча камешков в жестяном ведре, перекатывались у него в голове, больно ударяя в череп. От его партнерши, кем бы она ни была, едва уловимо пахло лимонами. Едва уловимо – потому что запахом бренди от нее разило сильнее. Впрочем, комбинация этих двух запахов – лимона и бренди – ему нравилась, она возбуждающе щекотала ноздри. Даже сейчас, потянув носом, он почувствовал эту смесь ароматов, исходивших от воротничка его сорочки.
Непрошеная, к нему вдруг явилась мысль, что он хотел бы увидеть ее в своей рубашке, доходящей ей, должно быть, до колен. Что бы там ни думали о нем горожане, он, Джеймс, был очень разборчив и не с каждой женщиной ложился в постель. Судя же по смутным отрывкам воспоминаний, эта женщина была необычайно хороша. Во всех отношениях…
Джеймс зажмурился, и перед ним возникли чудесные серые глаза; вспомнился звонкий, за душу берущий смех, который срывался с губ ее подобно свежему ветерку. И еще ему вспомнилось, что он чувствовал, держа ее в объятиях, вибрацию ее тела, когда она смеялась над чем-то. Она была яркой и прекрасной как комета. И эта комета ослепила его, одурманила.
И ему очень хотелось знать: все, что он помнил о ней, было до или после того, как она стащила его кошелек?
– Куда мы идем, Джемми, братишка? – спросил Уильям таким тоном, словно они вышли прогуляться. – Может, в церковь заглянем?
Джеймс в недоумении посмотрел на брата и встретил его добродушно-насмешливый взгляд.
– С чего бы мне вдруг захотелось церковь посетить?
– Чтобы попросить у Бога прощения за вчерашние прегрешения, – со смешком ответил Уильям.
Джеймс поморщился. Опять насмешка! Ведь ноги его в церкви не было уже одиннадцать лет – с тех пор как произошел тот досадный случай с пастором. Так что он и сегодня не собирался исповедоваться. Сегодня в планах его было одно – отыскать женщину, которую он очень смутно помнил.
– Или, возможно, ты найдешь там другую женщину, которой надо срочно выйти замуж, – продолжал издеваться брат, не подозревая о том, что у Джеймса вот-вот лопнет терпение. И тогда уж пусть Уильям пеняет на себя!
– Я на ней не женился, – процедил Джеймс. Сам того не желая, он произнес эту фразу с сильным шотландским акцентом и мысленно выругался. Как ни боролся он с этим проклятым говором, акцент то и дело прорывался, указывая на происхождение Джеймса. Причем случалось это обычно в самый неподходящий момент. Даже полученное в Кембридже образование не смогло его искоренить. – По крайней мере я думаю, что этого не делал, – уточнил Джеймс, на этот раз тщательно следя за артикуляцией.
Тут Уильям, склонив голову к плечу, осведомился:
– Может, нам следует в этом убедиться?
– Каким образом? – буркнул в ответ Джеймс. – Я ведь не помню, что было ночью. Да и рано утром – тоже. А тебя там не было. И вообще, я скорее отправлюсь в ад, чем еще раз спрошу у этого проклятого трактирщика о том, что я, возможно, сделал и чего, возможно, не делал. – Джеймс помолчал, досада душила его. – Этот негодяй, чего доброго, еще шесть фунтов с меня потребует! Или же сообщит, что я женился на мужчине.
