— Да как вы могли подумать обо мне такое? — с притворным ужасом воскликнул он, прижав руку к груди. — Неужто вы усомнились в моем благочестии?
— Да, представьте, я невысокого мнения о вашем благочестии, — резко ответила Джоанна, чувствуя, как в ней снова закипает гнев. — И я уверена, что интердикт его святейшества папы Иннокентия на совершение таинств в английских церквах оставил вас совершенно равнодушным! — Произнеся это как худшее из всех известных ей оскорблений, она ожидала в ответ бурной вспышки с его стороны, но он лишь усмехнулся.
— Крещение я принял задолго до этого интердикта, а соборовать меня, надеюсь, будут еще не скоро, и к тому времени он уже будет снят. А пока я, как добрый христианин, подчиняюсь воле его святейшества.
Джоанну покоробило столь явное пренебрежение ее собеседника к прочим таинствам. А еще называет себя христианином, скажите на милость! Но ей-то что за дело до этого? Богохульствуя подобным образом, он вредит лишь себе. Он послал за ней, чтобы еще раз попытаться убедить ее принять наследство. Она должна лишь выслушать его и ответить отказом, после чего он уедет отсюда и больше никогда не потревожит ее. Никогда!
— Вы желали что-то сообщить мне, лорд Блэкстон? Поторопитесь. Меня ждут дела, — проговорила Джоанна, стараясь, чтобы голос ее звучал деловито и озабоченно.
— Ах, да-да! Вышивание! — И он так торжественно склонил голову, как будто и впрямь считал вышивание достойным уважения занятием. Но Джоанна догадалась, что он снова насмехается над ней. Ей пришлось приложить максимум усилий, чтобы сдержаться и не ответить ему какой-нибудь резкостью, о которой она могла бы впоследствии пожалеть. Она выжидающе молчала, но он, казалось, намеренно не спешил приступать к обсуждению дела, приведшего его в монастырь. Джоанна посмотрела ему прямо в лицо взглядом, исполненным гнева, и снова желудок ее нервно сжался. Она почувствовала безошибочным женским инстинктом, что человек этот, не повышающий голоса, двигающийся легко и грациозно, на самом деле грозен и неумолим и горе тому, кто пойдет наперекор его воле. Она долго не отводила взгляда от его узкого лица, отчетливо видя лишь длинные, как у варвара, темные волосы и глубокие сапфирово-синие глаза. Наконец, не выдержав этого безмолвного поединка, она моргнула и посмотрела вверх, потом в сторону, на монастырские строения, окружавшие двор.
Тогда он заговорил, но, к удивлению Джоанны, не тоном победителя. Напротив, голос его был глубок и мягок, даже, пожалуй, кроток, если только этот человек вообще способен был проявить кротость.
— Я хотел бы объясниться с вами, леди Джоанна, касательно Оксвича, который теперь по праву принадлежит вам. Не возражайте, — прибавил он, видя, что она собирается что-то сказать. — Прошу вас, сначала выслушайте все, что я имею сообщить вам.
Их взгляды снова встретились, и Джоанна решила, что на сей раз не даст втянуть себя в молчаливое противостояние. Она должна, как и подобает будущей монахине, проявить кротость и терпение, внимательно выслушав лорда Блэкстона. Пусть расточает свое красноречие, сколько ему угодно. Пусть выскажет все свои нелепые резоны, согласно коим ей надлежит вступить во владение Оксвичем. На все его разглагольствования она ответит вежливым, но твердым отказом. Только и всего.
Она молча кивнула головой, и лорд Блэкстон широко улыбнулся.
— Давайте немного пройдемся, — предложил он, беря ее за локоть и увлекая со двора.
Джоанну покоробил этот жест. Он так доверительно взял ее под руку и так уверенно повел за собой, что ее охватила тревога. Но он ведь не успеет увести ее далеко от монастыря, успокаивала она себя, проходя сквозь ворота. Удостоверившись в ее нежелании возвращаться в Оксвич, он оставит ее в покое. Ее отказ, несомненно, приведет его в ярость, ведь этот человек не из тех, кто спокойно принимает поражение.
Миновав никем не охраняемые ворота монастыря, они вышли на пыльную тропу. Справа доносился гул морского прибоя. День и ночь бились волны о меловые утесы, безуспешно стремясь разбить и опрокинуть их. Вот так и этот человек, подумала Джоанна, хочет упорством своим добиться от нее желаемого. Но она будет не менее стойкой, чем эти древние скалы. И ему придется покинуть обитель несолоно хлебавши.
— Вы прожили здесь много лет, — начал он, внимательно взглянув на нее.
— Да, и я считаю монастырь своим домом, — ответила она и, высвободив руку, подняла с земли кусок серого известняка, пристально рассмотрела его и сунула в карман. Она не могла найти лучшего предлога, чтобы отдалиться от этого человека на достаточное расстояние, не выходя при этом из рамок приличий.
— Как здесь, однако, красиво!
Джоанна резко вскинула голову и недоверчиво посмотрела на лорда Блэкстона. Никак он опять насмешничает? Но нет, он говорил вполне искренне. Более того, здесь, под этим ветром, взметавшим его длинные волосы, на фоне бескрайнего синего неба он казался неотъемлемой и весьма важной частью пейзажа. Его стройный силуэт отчетливо вырисовывался на залитой солнечным светом равнине. Казалось, он повелевает этими стихиями и ветер дует согласно его воле. Джоанна, напротив, чувствовала себя неуютно. Морской бриз играл свободными концами ее волос и забирался под платье, то и дело поднимая его подол выше колен, он как будто грозился поднять и ее саму, как пушинку, и унести отсюда в неведомые дали.
— Да, это красивое место, — согласилась она, — и хотя оно довольно пустынное и необжитое, в монастыре у нас уютно и безопасно.
— Так что никто не мешает вам вышивать в покое и довольстве? — насмешливо спросил он, вскинув брови. — Вот уж не думал, что юная благородная леди не найдет себе занятия поинтереснее.
— Так ли богат выбор, предоставляемый юным благородным леди? — ответила она вопросом на вопрос.
— Во всяком случае, быть хозяйкой своих владений — гораздо сложнее и интереснее, чем навеки заключить себя в этих стенах.
— Но я никогда не стала бы настоящей хозяйкой Оксвича! Мой муж получил бы титул лорда Оксвича, а я была бы лишь его женой, — воскликнула она с горечью.
— Ну да, ваш муж стал бы лордом Оксвичем, а как же иначе? Ведь управление таким поместьем, а также защита его и всех его обитателей под силу лишь мужчине. А вы, Джоанна, в качестве подруги и помощницы своего супруга пользовались бы всеобщим уважением и вели бы хозяйство по своему усмотрению.
— Вернее по усмотрению моего мужа, — поправила Джоанна, вспомнив, в каком страхе держал отец ее бедную мать. — Но я не хочу этого. Здесь есть все, в чем я нуждаюсь. Я никого не боюсь, с радостью выполняя свои обязанности и предаваясь молитвам. Я гуляю по окрестным лесам и болотам, когда мне этого хочется. И больше мне от жизни ничего не надо.
