– Ваше величество, милая моя сестрица! С днем ангела!
«Змеюка, – подумалось Анне, – дрянь лживая. Да ты не поздравлять меня явилась, а насмехаться надо мною! Не ты ли третьего дня сказывала своему прихлебателю Лестоку, что с удовольствием придешь токмо на мои похороны?»
– Благодарим тебя, милая сестра! Присоединяйся же к нашему празднику!
Анне с трудом удалось сдержаться: голос не дрожал, улыбка была почти радостной, а милостивое приветствие вышло вполне дружелюбным. Да и само обращение на «ты», пусть и в Малой зале, звучало вполне однозначно – кружок любящих людей собрался для того, чтобы отпраздновать именины императрицы. Во всяком случае, так хотелось Анне.
Но, к сожалению, это было только ее желание. Выглядело все происходящее совершенно иначе.
По давнему обычаю, приглашенные на «семейные» праздники двора собирались по правую руку от трона. Иногда там было совсем пустынно, иногда гости теснились, с трудом умещаясь в невидимых границах. В этот туманный вечер на правой половине были лишь особо доверенные, близкие Анне люди. Исключение составлял только китайский посол, третьего дня вручивший императрице верительные грамоты. Этикет обязывал пригласить его на ближайшие празднество, что Анна и сделала скрепя сердце.
Сейчас она с некоторой тревогой наблюдала, как этот самый посол прислушивается к шепоту жены английского посланника. Похоже, что беседа казалась гостю из далекой восточной страны весьма забавной, иначе отчего бы он улыбался столь широко? Должно быть, злословят иноземцы меж собой, ее, царицу и владычицу, высмеивают.
Стерпеть это было бы трудно любой даме, а уж владычице великой Росии и вовсе невозможно.
– Любезный посланник, – с улыбкой обратилась Анна к китайцу, – сказывают, что мужчины вашей страны весьма сведущи по части дамской красоты. Верно ли сие?
Посланник склонился в поклоне. Ему хотелось сказать, что это чистая правда, а потому женщины вокруг выглядят просто отвратительно: бледные, с широко распахнутыми, глупыми, по-рыбьи светлыми глазами. Но, увы, тогда бы его карьера при русском дворе закончилась, так толком и не начавшись.
– О да, прекрасная как сон императрица. Мужчины моей страны знают толк в прекрасном, это чистая правда. А потому знают толк и в подлинной женской красоте.
«Однако как хорошо ты говоришь по-русски, – подумала Елизавета, обернувшаяся на голос сестры. – Отчего бы это? Должно быть, побеседовать с тобой накоротке будет более чем интересно…»
– А раз так, любезный посланник, прошу вас разрешить наш маленький спор. Как все мы есть токмо глупые барышни, – Анна похлопала глазами, – прошу вас указать, которую из нас вы бы могли назвать самой прекрасной…
«Ох, сестричка, а ты воистину поглупела несказанно с нашей прошлой встречи… Или этот узкоглазый так сильно пришелся тебе по сердцу, что ты готова льстить ему каждую минуту, даже на глазах у всего света?»
(Злые языки поговаривали, что Анна пыталась пригласить нового посланника в свои личные покои, едва он только появился при дворе. Посланник же замешкался с согласием, должно быть, опасаясь привязанности императрицы не менее, чем ее гнева. Вот теперь, судя по всему, сестрица Анна пыталась предпринять еще одну попытку.)
Елизавета никогда не любила Анну, а кроме того, всеми силами стремилась пребывать в тени, находиться от воцарившейся сестры как можно дальше, не соперничать с ней ни в чем… Ну, хотя бы не соперничать явно.
Посланник сделал несколько шагов вперед. Его узкие глаза обежали весь зал, непозволительно долго задержавшись на сияющей красотой Елизавете. Та мысленно усмехнулась (любой женщине приятно, когда ею любуются, что ж тут греха-то таить, и я грешна, любезный посол). Однако столь явно показывать женское превосходство над Анной – хоть и очень соблазнительно, но неумно и не к месту…
Не позволив даже тени улыбке показаться на губах, Елизавета отвела взгляд от пристальных глаз посланника.
– Ваше величество, в звездную ночь трудно сказать, какая звезда самая яркая… – произнес китаец с поклоном.
«Да ты умен… Это и понятно, иначе что бы ты делал при нашем дворе… Сидел бы среди своих роз и соловьев да философствовал почем зря… Ничего нет лучше уклончивых ответов, это и я уже хорошо знаю. Однако мог бы и соврать, польстить Анне… Жалко, что ли, тебе?»
Анна благосклонно улыбнулась.
– Однако же я настаиваю. Ибо спор наш с нашими дамами длится уже непозволительно долго.
«Да, милая сестра, ума у тебя совсем не осталось… Зачем же, видя, что можешь получить нежелаемый ответ, продолжаешь задавать вопросы? А что ж тебе делать с державой? Хотя какая держава, у тебя на уме красота, да увядание, да любовники, да Бирон…»
– Ваш спор все же много короче, чем история моей великой страны, – неуклюже попытался выйти из неловкой ситуации посланник. Он и сам не понимал, почему не может спрятаться, как всегда, за крайне любезным и крайне двусмысленным комплиментом, пытался спрятаться за мудростью великого Кун-цы, но ничего не получалось. «Однако она не уймется… Что же делать?..»
Молчание затягивалось. Анна с тревогой наблюдала, как глаза посланника раз за разом останавливались на лице Елизаветы.
«Надо было сослать тебя, змея, в Чудов еще прошлым летом. Отговорили… Но, поди, и сегодня еще не поздно! Ужо я тебя, сестрица!»
– Разве может самая яркая звезда сравниться с луной, мерцающей на бескрайнем небе? – начал посланник. – Все звезды и иные небесные тела, поражающие нас красотой и заставляющие склоняться в безмолвном восхищении, меркнут перед ее блеском и величием!
И он склонился перед императрицей в низком поклоне – не оставляя и тени сомнения в том, кто же эта луна на бескрайнем небе (сиречь в палате царской).
«Однако забавно сегодня, ничего не скажешь… – Елизавета вслед за остальными придворными дамами присела в почтительном поклоне. – Расскажу Алеше, то-то порадуется…»
Но Анна все-таки не была столь глупа, как думалось Елизавете. Да, отчаянное женское самолюбие и сознание своей неотвратимой старости преследовало ее постоянно и заставляло совершать непозволительные поступки. Однако кто сказал, что она этого не сознавала? Милостиво улыбаясь, императрица в душе горько кляла себя за такое проявление слабости и за то, что сама же поставила себя в неловкое положение перед всем двором. Махнуть рукой и забыть не получится… Дамы-то и кавалеры – бог с ними, посудачат и забудут, отвлекутся на что-то новенькое и более интересное, а вот Лизка и Бирон…
Анна еле удержалась, чтобы не закусить от досады губу. Черти бы их побрали, и сестрицу любимую, и милого дружка… Отчего-то Анне вспомнилась непростая история ее воцарения. Может быть, и сейчас, вот прямо сейчас змея Лизка мечтает, как ворвется в ее спальню с гвардейцами… Нет, не может такого быть! Мечтать она, может, и мечтает, от обиды да злости, но решиться на такое ох как непросто… Да и силушки у нее не станет. За ней, законной царицей, Бирон, он один стоит десятка… сотни… Тьфу ты, так до тысячи можно дойти в лести. Десяток – и будет с него…
