продолжал Мистина. – Тебе будет трудно, даже если муж станет тебя любить.
– Многие женщины уезжают с мужьями далеко, – сказал Чонгор. – А знатные жены – очень совсем далеко, никогда не видят их больше. В этом – смелость жен.
– Хочешь ли ты принять это сватовство? – прямо спросил у Витляны отец.
– Да, – уверенно ответила она и даже повторила для угров: – Иген, акаром [129].
Мистина опять переменился в лице. Его поразил и этот решительный ответ, и то, что она уже выучила эти слова по-мадьярски, а значит, готовилась.
Некоторое время Мистина переводил взгляд с ее лица на лицо Деневера.
– Твоя мать меня убьет, – пробормотал он наконец.
Двадцать лет назад, заключая для Ингвара союз против греков с печенежским родом, он пообещал отдать свою дочь замуж за кого-то из сыновей Ильбуги, тоже еще малолетних. Речь шла о Святане, которой едва исполнилось четыре года. Уте он даже не стал ничего об этом говорить, уверенный, что все еще изменится и союз этот не состоится. Он был в этом уверен уже тогда, когда протягивал руку Ильбуге. И вот судьба наказала его за лукавство! Его дочь все же выйдет за мужчину, чей род еще хранит все привычки кочевой жизни, и вовсе не по его замыслу.
– Матушка мне счастья хотела. – Витляна резко вдохнула при мысли о матери: теперь она точно не увидит Уту никогда! – И я буду счастлива.
Мистина молчал. В его чувствах смешались обычная отцовская тревога – страшно отправить молодую дочь в чужую далекую страну, к чужому народу, незнакомому укладу и языку! – и опасения нарочитого мужа: не продешевит ли он, так распорядившись своим последним сокровищем. Союз с Вуефастом должен был купить ему мир с Олеговой горой, а теперь что он этим купит? Мистина взглянул на спокойное лицо Чонгора и несколько напряженное – Варьяша. Та услуга, которой он от них ждал, тоже стоила дорого. Такое замужество Витляны оплатит очень важную для него цель.
– Фадир мин… – заговорила Витляна, не в силах вынести этого молчания. – Я скажу тебе то, о чем ты спрашивал. Хилоусов меч…
Глаза Мистины раскрылись: про Хилоусов меч он начисто забыл. Но Витляна сообразила: отец уж точно не выпустит ее из рук, пока эта тайна существует. Если же она будут передана, это позволит Мистине расстаться с дочерью.
– Он лежит в яме под корнями громобоя, что над Лыбедью. Немцы его туда положили, Хельмо мне показал, но я не стала его забирать. Знала, что если и сумею домой незаметно принести, там его найдут. А сказала всем, что забрала. И ему, и тебе. Но он – там.
Лицо Мистины смягчилось. Уже овладев собой, он никак не выдал, важна ли для него эта тайна, а только, помедлив, улыбнулся. О Хилоусовом мече Витляна не сказала ему ничего нового: тот сейчас лежал вовсе не под корнями громобоя над Лыбедью, а куда ближе. Но ее слова означали, что желание выйти за Деневера для нее важнее всего прочего, что ее волновало еще несколько дней назад.
Девушка есть девушка. Когда нить судьбы приносит ей жениха, в огне вспыхнувшего сердца сгорает все былое: страх перед будущим, привязанность к дому, любовь к родным, обычная осторожность. Зачарованная, летит она на свет своей любви, даже не думая, ждет ее там счастье или горе. Такими девушек сотворили боги, и благодаря этой их неразумной смелости род человеческий продолжается.
– Может, еще подумаешь? – все же предложил Мистина.
Эльге двадцать пять лет назад никто не предлагал подумать, стоит ли бежать из дома, рвать со всеми родными, доверяться едва знакомому парню с дерзкими глазами – ему, Мистине, – чтобы в Киеве выйти за Ингвара, которого она и вовсе не знала. Но она сделала это. И чему дивиться, если ее племянница черпает эту же девичью отвагу в карих глазах вон того смуглого красавца?
– И наша сделка состоится? – Мистина вопросительно взглянул на Варьяша и Чонгора.
– Аз Арпадш шашара эшкюсём! – Чонгор протянул ему руку. – Клянусь орлом Арпадов!
Прошло с полмесяца после того как сгорела церковь Софии, и волнение в городе поулеглось. Но вот по Подолу и дворам у подножия киевских гор поползли пугающие слухи. На выпасах видели старуху Плынь: в густых сумерках она слонялась близ пепелища на месте ее бывшего двора, обходила кругом и исчезала. Говорили, что бродит по выпасам – ее видели уже несколько человек в разных местах. Под вечер новолуния мертвая старуха явилась прямо перед бабой, что гнала домой корову и припозднилась, заболтавшись с пастухом.
– Прямо встала передо мной и стоит! – рассказывала Улея, известна на Подоле травница. – Стоит и стоит! Молчит. А место глухое, перелесок тот знаете, за Злобкиным двором. Кругом никого, а темнеет уже. Охти мне! Стоит, вся белая, а вместо лица – черное. Я ее обойти хочу, я справа – и она вправо, я влево – и она влево. Чур меня, говорю, чур белых, чур черных… Она попятилась – и пропала! Я бежать! Чуть корову не потеряла!
– К чему бы это? Чего хотела-то? – толковали соседи. – Неужто худо проводили ее?
– Тут не в проводах беда, – сказала старая Забироха. – Мрец ходит, когда в белом свете не все ладно! Видно, мало того было, что греческое мольбище сожгли! – зашептала она, озираясь, все ли вокруг свои. – Другие-то Христовы люди остались в Киеве! В Ратных домах вон, немцы сидят какие-то, а тоже, слышь, говорят, хотят наших богов избыть, а своему нас заставить кланяться!
– Богов только на гнев наводят!
– У них, слышь, бог-то сильный – с копьем каким-то особенным!
– Это верно, для того и приехали, – с важным видом подтвердила Улея. – Я от самого Свенельдича-младшего слышала, такое у них повеление на коже написано, чтобы всех в немецкую веру переводить.
– Прямо на своей шкуре? – испугались соседи. – Расписные ходят, как яйцо ярильское?
– Да не на своей! Кожа у них такая, – Улея нарисовала руками в воздухе, – телячья, что ли, а на ней повеление Оттоново, чтобы им, стало быть, всех тут в греческую веру… или немецкую… не в нашу, словом.
– А князь куда смотрит?
– На Святой горе святой камень едва отчистили от непотребства! Где бесы грека зарезали…
– Уж и до Перунова дня недалеко! Вот пошлет Перун-батюшка грозу под самую жатву…
– От слова не сделается!
– Вот и думай – как бы нам через этих немцев без хлеба не остаться…
– Князю надо пожаловаться! Сказать отцам – пусть опять к нему сходят!
– Князь тех немцев жалует и за стол с
