плотно обвязанном вокруг головы и надвинутом на самый лоб. Длинный косматый полушубок из медвежьей шкуры достигал до пола, а в руках старуха держала веретено с толстой черной ниткой. Вместо лопаски у нее была деревянная рогулька, вставленная в дыру на лавке.
– Коли зашел, стало быть, живой! – так приветствовала она Светловоя. – Неживой через мой порог не перейдет. Садись, коли пришел. Много вас теперь ходит, беспутных. Хорошо, хоть кто до места добредает.
Светловой сел на какой-то сундук возле двери – подойти к старухе ближе он почему-то не решился. Как видно, он был не первым из разбитых полков, кто находил у нее приют.
– Тесновато у тебя, бабушка, – сказал он. – Нет ли тут другого жилья поближе?
– Есть, как не быть. Листопадники, родичи мои, поблизости живут. Только они тебя не примут. Им несчастливых не надо!
– А ты откуда знаешь, что я несчастливый? – Светловой глянул в лицо старухе, но оно оказалось в тени, и он ничего не увидел.
– Да как же не знать? – Старуха сама посмотрела на него, и Светловой был поражен взглядом ее больших и удивительно для такой старости блестящих черных глаз. – У тебя на челе чертами начертано, резами нарезано.
Во взгляде ее отражалось нечто похожее на радостное нетерпение, и Светловою вдруг стало жутко: показалось, что старуха ждала именно его, что он ей зачем-то нужен. Да и кто она сама – живет на отшибе, на перекрестке… Умный человек бежал бы отсюда без оглядки, но Светловой не мог даже встать. Тесная полутемная избушка околдовала его, оплела невидимой сетью, и сама душа его противилась мыслям о бегстве. Здесь было жутко, но в то же время спокойно: не было той неопределенности, которая мучила его в дороге. Хорошо ли, плохо ли, но здесь научат и наставят на путь.
– Что же у меня на челе начертано? – с замиранием сердца спросил Светловой.
– А начертано вот что! – заговорила старуха, и ее скрюченные пальцы быстро шевелились, вытягивая толстую нить из неряшливого комка кудели. – На сердце у тебя лежит дума такая, что яснее солнышка красного, милее вешнего дня, светлее ключевой воды да и крепче камня горючего. Искал ты ее с молодой девицей, искал с вещей чаровницей, искал и с острыми мечами, ратными полками. Да не нашел! Так не грусти, сокол, что и девицу ты потерял, и чаровницу, и мечи, и полки. За сердечной думой своей не полком ходят, а только в одиночку.
– Жалко же людей… – только и вымолвил Светловой, но старуха резко затрясла головой и не дала ему закончить.
– Сказано же тебе было! – раздельно проговорила она и снова посмотрела ему в глаза.
Ее блестящий взгляд затягивал; Светловой вдруг увидел не старуху, а юную девушку, давно знакомую, только имени не мог вспомнить. И эта девушка обращалась к нему, и голос ее сливался с голосом старухи, отражался от стен избушки и проникал в самую душу:
– Хочешь весну удержать – будь сам как весна. Все для нее забудь! Все забудь!
Откуда-то пахнуло свежим и душистым весенним ветром, сладким запахом луговых цветов, на миг воскресив в памяти Светловоя самые прекрасные дни, когда он ждал встреч с Лелей и дожидался. А черные глаза старухи казались давно знакомыми: эти глаза провожали его давно, от Ладиной рощи, где он впервые видел эту бездну в глазах Светлавы, сказавшей ему: «Будь сам как весна». Эти же глаза светили ему новогодней ночью, когда Звенила указала ему путь к Чаше Судеб… Звенила ли? Звенила сгинула, а эти глаза с ним по-прежнему.
– И нет тебе иного счастья, кроме как сердечную свою думу воротить, – говорила старуха, и Светловой слушал, как голос своей собственной души, несущий единственную правду. – Молодая девица бросила тебя, ушла к другому, к тому, кто посильнее. Женщины силу любят! Не любят они, когда в облака смотрят да вздыхают так, что березы колыхаются! Пока ты вздыхал, ворог твой бился – вот и отбил удачу! Была у тебя и другая советчица – верила она, что во всяком человеке зверь сильнее света, что даже в Яриле сущем и то зверь победит. – Старуха хитро мигнула Светловою и захихикала. – Вот на зверя она и нарвалась, и растерзал ее зверь, так что на костер едва кости собрали. Да тебя пожалела Хозяйка Подземной Воды – ко мне привела.
Хозяйка Подземной Воды! Разум Светловоя был уже в плену чар, как была в плену его душа с тех пор, как он отринул земные мечты ради небесных, ради Лели-Весны. Но все же он понял, о ком идет речь. Хозяйка Подземной Воды – Вела! Она, ее черные глаза-бездны провожали его на всем пути. Она мудра, нет таких дорог, которых не знает подруга Велеса. Она приведет…
– Пойдем! – Старуха поднялась с лавки и оторвала нитку, не выпуская из рук веретено. – Я тебе твою дорогу укажу. Подними вот!
Концом веретена старуха указала на пол, и Светловой увидел там крышку подпола. Ухватившись за изогнутый сук, он без труда поднял крышку и увидел черноту – ни ступенек, ни хоть бревна с зарубками.
– Пусти-ка.
Старуха обошла его, проворно села на край подземного лаза, взмахнула веретеном и ловко спрыгнула вниз. Чернота поглотила ее, но тут же раздался бодрый голос:
– Прыгай, соколик, за бабкой, не бойся!
Судя по звуку голоса, подпол был неглубок, и Светловой без боязни прыгнул. Однако падать пришлось дольше, чем он рассчитывал, и полет в пустоте плеснул на него ужасом. Но тут же ноги ударились о землю, а рядом зашевелилась старуха. В темноте она отчего-то казалась больше ростом.
– Пойдем, голубчик, теперь недалеко! – сказала она, и голос ее подбодрил Светловоя.
У него и в самом деле было такое чувство, что дорога длиною в целый год подходит к концу и цель его близка. Как раз сейчас, когда он перестал верить в это…
Следом за старухой Светловой пошел вперед. Своей вожатой он почти не видел, только по шороху, по неясному ощущению движения замечал, что она еще здесь. Вокруг было совершенно темно; первые несколько шагов Светловой сделал с удивлением, не понимая, как у такой крошечной избушки может быть такой просторный подпол, но потом понял, что отсюда прорыт лаз, и перестал удивляться. Лаз оказался странным, нельзя не признать: Светловой не замечал признаков деревянного сруба, которыми одевают подземные ходы, чтобы земля не осыпалась и подземные воды не губили дело человеческих рук. Но и была ли вокруг него открытая земля, он тоже не мог определить. Его окружали тьма и пустота, но тьма полупрозрачная, позволявшая угадывать старуху, а пустота тесная, душная и давящая. Как ни старался Светловой взять себя в руки,
