«Убить его, убить голыми руками!»
В тот момент, когда Гамид спрятал портсигар, он бросился на него.
– Я заставлю вас драться, – сказал он, и его железный кулак опустился на Гамида.
С проклятиями Гамид начал защищаться. Изнежившись за последнее время спокойной жизни, он отвык от бокса, но этого итальянца, проявлявшего такой интерес к Каро, он хотел наказать. Он обхватил Сфорцо обеими руками, словно собираясь переломать ему кости.
Несмотря на острую боль, Сфорцо сохранил спокойствие и, подняв тяжелый кулак, ударил Гамида с размаху по лицу. Он почувствовал, что тиски, державшие его, разжались. Он покачнулся, стараясь сохранить равновесие и тяжело дыша. Только в следующую секунду он заметил, что эль-Алим лежал распростертый у его ног.
Придя несколько в себя, он нагнулся и положил руку на сердце Гамида. Оно билось медленно, но равномерно.
Сфорцо выпрямился, стараясь дышать спокойнее, и медленно направился домой, даже не оглянувшись на неподвижное тело, лежавшее на земле.
В отеле его ждал слуга, прослуживший у него уже много лет, крепкий, загорелый юноша, исполнявший у него также и роль шофера. Гостиная была слабо освещена, и Карло приготовил вино и сандвичи на столе. С улыбкой он подвинул серебряное блюдо. Но улыбка исчезла с его губ, когда он увидел лицо своего господина.
– Маркиз, – пробормотал он, – вы больны, вот коньяк!
Он подошел с бутылкой коньяку в руке, желая поддержать Сфорцо.
– Не трогайте меня, – сказал маркиз, – я ранен. Приготовьте мне горячую ванну и дайте мне сейчас же бренди.
Он опустился в одно из кресел и сидел неподвижно, опершись о ручки кресла. Не отрываясь, смотрел он в одну точку перед собой. Он не замечал мраморных стен, наполнявшей комнату прохлады, серебра и фруктов на кружевной скатерти стола. Теперь только он понял, что полюбил Каро на всю жизнь. На своем жизненном пути он встречался со многими женщинами, иногда увлекался той или иной из них, затем забывал их, поглощенный своей карьерой. Теперь все это не имело никакого значения по сравнению с женщиной, которую он полюбил на тридцать восьмом году жизни глубокой и страстной любовью.
Он был от нее в восторге. Каро была для него идеалом – умная, красивая и чуткая. Он знал, что она замужем и что не могло быть речи о разводе. Он наслаждался ее обществом, ее присутствием, старался нравиться ей, развлечь ее. Но до сих пор он не сознавал всей силы своей любви. Только Гамид эль-Алим помог ему разобраться в его настоящих чувствах.
С первого момента их встречи он знал, что Каро нравится Гамиду, и бешеная ревность проснулась в нем в эту ночь. Он мог бы притворяться и скрывать свои чувства от Каро, но он не мог скрывать их в присутствии другого мужчины. За карточным столом он глядел поочередно то на Каро, то на Гамида и инстинктом, свойственном ревности, понимал причину своей дикой ненависти к Гамиду.
«Я должен был понять, что это любовь», – думал Сфорцо, глядя на темное звездное небо.
Он был уверен в одном. Если бы не его ревность к Гамиду, он был бы счастлив одним ее присутствием, довольствовался бы ее видом, ее улыбкой, не требуя ничего другого. Но ревность сорвала повязку с его глаз, открыла ему истину о всей глубине страданий его пламенной, безнадежной любви.
Карло вернулся, заявив, что ванна готова. Сфорцо медленно поднялся. Все тело болело так, что ему было трудно дышать. Но он невольно улыбнулся при воспоминании о том, как он снова и снова бил кулаком по лицу Гамида.
Когда вскоре после ванны он лежал в своей узкой постели, глядя в мягкую темноту ночи, он почувствовал удовлетворение, что избил его.
На следующее утро его радость сменилась мрачным отчаянием, заставившим его забыть обо всем остальном. Он не мог оставаться дольше в Париже и понял это еще в предыдущий вечер, тем более теперь, после его стычки с Гамидом.
Он не сможет заставить себя встречаться с Каро после случившегося. Это было выше его сил. Он уедет и постарается забыть все. Но куда он отправится?
Освещенный ярким солнечным светом, держа дымящуюся трубку в зубах, он старался обдумать создавшееся положение. Его собачка, Бальди, сидела около него, глядя на него своими умными глазами янтарного цвета. Тим очень любил Бальди, но он вообще любил всех собак, а всем остальным Бальди не нравился.
Тим явился к нему после утренней прогулки верхом.
– Почему вы не катаетесь верхом, маркиз? Лень? Лучше лежать на кушетке?
Сфорцо улыбнулся.
Тим нагнулся и погладил желтую голову собаки, а Бальди ворчал от удовольствия.
– Я получил телеграмму, – внезапно сказал Сфорцо. – Мне нужно уехать в Бриндизи.
– Неужели?
Лицо Тима опечалилось.
– Как жаль. Мы будем скучать без вас. Вы скоро вернетесь, не правда ли?
Появился Карло, неся поднос с чашкой кофе и булочками.
– Здравствуйте, Карло! Как жаль, что маркиз уезжает в Бриндизи.
Умные глаза неаполитанца встретились с глазами Сфорцо, и он спокойно ответил:
– Да, синьор Тим. Очень жаль.
Он развел руками, поклонился и быстро исчез.
– Нам будет скучно без вас, маркиз, – повторил Тим.
– Мне тоже очень жаль, – мягко сказал Сфорцо и невольно подумал, как бы он был счастлив, если бы имел такого сына, как Тим, юного, неиспорченного и откровенного…
– Боюсь, что не смогу даже явиться к вам, чтобы попрощаться, – продолжал он спокойно. – Я напишу, конечно. Не можете ли вы передать мой сердечный привет?
– Когда вы уезжаете? – спросил Тим.
– В полдень.
Тим поднялся:
– Хорошо, я буду на вокзале. Адьёс!
Когда он ушел, с балкона появился Карло. Его взор выражал упрек.
Сфорцо сказал ему:
– В полдень мы уезжаем в Бриндизи, а оттуда в Египет к синьору Роберту.
– Он уезжает в двенадцать часов, – запыхавшись, произнес Тим.
Каро еще не встала. Рита слушала рассказ Тима, причесываясь перед зеркалом и размышляя: «Что могло случиться? Была ли я права в моих опасениях вчера вечером?»
Она вошла в комнату Каро, которая еще лежала в постели и выглядела почти девочкой. В высокой вазе стояли бледно-сиреневые орхидеи.
– Какая красота! – воскликнула Рита, притронувшись к ним, и добавила: – Сфорцо уезжает в Италию двенадцатичасовым поездом. Он передал нам свой прощальный привет.
Каро задвигалась на подушках и села. Вьющиеся волосы ниспадали на белую шею и плечи. Глаза выражали разочарование.
– Сфорцо уезжает? Почему?
– Дела, по-видимому. Тим и я проводим его. Вставайте и поедем с нами.
– Но я не могу понять, – повторила Каро.
– Моя дорогая, поезд отходит в двенадцать. Я ухожу. Вы поедете?
Каро вскочила с кровати, когда Рита вышла из комнаты. Но она не начала одеваться и не позвонила Сариа.
