– Значит, это правда?
Вошедшей Каро Рита беззвучно сообщила:
– Это дифтерит.
Каро подошла и остановилась около нее, а доктор заговорил успокаивающим тоном. Он положил руку на широкую молодую грудь Тима, одобрительно покачал головой. Тим открыл свои золотисто-карие глаза и устало попытался улыбнуться.
– Вот так лучше, вот так лучше, – сказал молодой врач.
Когда они прощались, знаменитый врач обратился к Рите:
– Будьте мужественны.
За эти недели Рита, казалось, постарела. Она сильно похудела и выглядела больной. Она старалась казаться спокойной, обедала и завтракала с Каро, одевалась так же изысканно, как всегда, и даже носила свой жемчуг, прекрасное ожерелье, и длинные серьги из белых и черных жемчужин. Тим всегда любил эти украшения на ней. Целые дни и ночи она проводила у постели Тима, несмотря на то, что у него были две сиделки, которые ухаживали за ним.
Погода стояла жаркая. Раскаленный зной навис над городом, возрастая все больше и больше.
Лицо Тима осунулось и стало прозрачно-белым. Его темные кудри разметались на подушке. Он лежал с закрытыми глазами, и его детский рот был плотно сжат, словно от невыносимой боли. Рита стояла на коленях около него, держа его руку в своих. В страхе она молилась давно забытому Богу: «Я хочу отдать ему мою жизнь. Спаси его, дай мне умереть вместо него, моего Тима, моего ребенка, моего сына».
Снова вернулся Февр – знаменитый врач, но Рита не заметила его присутствия. Она слышала, что он вошел, слышала его шаги, его голос, но все окружающее не доходило до ее сознания. Все ее помыслы, все ее существо, ее душа горели мольбой.
День проходил, но жара все возрастала. Рита все еще стояла на коленях, положив голову на исхудавшую руку Тима, которую держала в своих. Когда наступил вечер, поднялся легкий ветер, зашевелив лепестки цветов, стоявших в вазе на окне. Заходящее солнце окрасило розовым их белые лепестки, и яркие краски заката бледнели в голубеющем небе. На улицах раздавался шум кончавшегося делового дня. Откуда-то издали доносились мягкие звуки игравшего оркестра.
Рита подняла голову и увидела какую-то перемену в лице Тима. Он старался произнести что-то, но не мог говорить, и неясный звук сорвался с его губ. Его голова устало скатилась с подушки. Рита посмотрела в лицо Февра.
– Сделайте что-нибудь, ради бога, – прошептала она вне себя.
Он покачал головой:
– Здоровая натура вашего сына должна сама побороть болезнь.
Он посмотрел на нее с бесконечным состраданием, она бессильно опустила голову.
Она вспомнила Тима, веселого, здорового, игравшего в футбол в светлое весеннее утро. Она видела его оживленное, раскрасневшееся лицо, когда он стрелой бежал по ровному полю.
Больной беспокойно задвигался на подушках, и Рита подумала: «Есть горе ужасней смерти – видеть, как мучается собственный ребенок, и не быть в состоянии помочь ему, облегчить его страдания».
Не сознавая, что говорит вслух, она обратилась к сыну:
– Мой мальчик, мой дорогой мальчик, не оставляй меня!
Тим открыл глаза и удивленно посмотрел на нее. Яркая краска залила его лицо, а затем он снова побледнел. Сдавленный, задыхающийся стон раздался в тишине. Его дыхание было почти неслышным.
За окнами шумел город. В деревьях бульвара зачирикала птичка, легкий ветерок шевелил листвой, с Сены донесся далекий звук сирен. Рита и доктор ждали с напряжением в надвигающейся тени вечера.
Когда на небе угасли розовые отблески заката, Тим устало поднял голову. Угасающий дневной свет упал на его лицо. Он посмотрел на Риту, улыбнулся и сказал хриплым, странным детским голосом:
– Мама, ты здесь?
Февр нагнулся над ним. Рита улыбнулась ему с усилием. Тим кивнул головой, снова опустился на подушки и почти мгновенно заснул спокойным сном глубокой усталости.
– Он спасен, – проговорил Февр уверенно.
Рита поднялась с колен. Она даже не могла плакать. Она молча схватила его за руку. Доктор понял ее и кивнул в ответ, отдал сиделкам все нужные распоряжения и скоро ушел на цыпочках. Рита сидела у изголовья кровати, прислушиваясь к ровному дыханию Тима, который спал спокойным сном в первый раз за три недели.
Наступил вечер. На темном небе загорались первые звезды.
У входа появилась Каро. Она много раз в течение дня посещала больного. Она вошла и опустилась на колени около Риты, и в первый раз Рита заплакала и заговорила о Тиме.
Каро отправилась в соседнюю комнату и приготовила чай. Появилась сиделка, дежурившая ночью, и они обе начали уговаривать Риту лечь спать в эту ночь. Рита вначале возражала, но уступила наконец настояниям Каро и молодой сиделки.
Выйдя с Каро на балкон, Рита внезапно схватила ее за руку.
– Я будто вернулась снова к жизни, – сказала она. – Какое огромное счастье, огромное облегчение снова чувствовать себя счастливой!
О поездке в Египет не могло быть и речи по крайней мере на некоторое время.
Тим еще недостаточно окреп для такого путешествия и переезда по морю. Они все отдыхали, гуляли, читали, лениво проводили жаркие дни. Невыразимый покой наполнял души Риты и Тима, и невольно Каро поддавалась этому чувству. Она не сознавала всей прелести этих жарких летних дней, пока не пришла телеграмма от Джона:
«Выехал Каир семнадцатого. Жду в Шепхэрд-отеле. Важные дела. Джон».
Когда пришло известие, Каро была одна. Впечатление, произведенное на нее телеграммой, было сильнее, чем она могла предполагать. Она должна поехать, она хотела поехать в Каир, хотя знала, что поедет одна, так как Тэмпесты не могли сопровождать ее.
Каро посмотрела на расписание поездов. Ей нужно было завтра утром отправиться в Бриндизи. Только вечер и ночь до отъезда.
Что ожидало ее? Солнце, безбрежное море, пустыня, приключения? Конечно! Почему же нет? Ее жизнь была такой спокойной, скучной и однообразной. Еще задолго до ее знакомства с Гамидом эль-Алимом она и Рита собирались поехать в Египет, но теперь Рита не могла сопровождать ее и она поедет одна.
Спустившись вниз на террасу, где Рита и Тим сидели в низких удобных креслах, Каро села около них.
– Друзья, я уезжаю завтра в Бриндизи. – Она протянула Рите телеграмму. – Я должна ехать.
– Конечно, – согласилась Рита. – Но, Каро, вы не можете оставаться там и должны вернуться в Италию, куда приедем и мы, когда Тим поправится.
– Может быть, – ответила Каро. – Трудно заранее строить планы, – продолжала она. – Знаете ли, как странно, я хочу ехать и в то же самое время не знаю, рада ли я этому путешествию. Когда я прочла телеграмму, я испытала какое-то радостное возбуждение, а теперь нет.
Рита улыбнулась и спросила:
