— Точно, это он!
— Черт побери, конечно!
И переменчивая толпа грянула, как один человек:
— Да здравствует царь! Да здравствует император!
Грегуар, который переждал драку, забившись в угол, присоединился к кортежу провожавших царя и кричал громче всех. В конце улицы Картуш свистнул в свисток, и тут же появилась карета.
— Бери мою карету, царь.
Петр нежно положил на сиденье Максимильену и повернулся к Картушу.
— Едем в Россию, — сказал он. — Я тебя сделаю князем и генералом!
— Спасибо, царь, но мое королевство в Париже, и я хочу, чтобы меня повесили именно здесь.
Царь, с грустью взглянув на него, протянул Картушу руку:
— Тогда прощай, друг, и да хранит тебя дьявол.
— Прощай, царь, — ответил Картуш, а товарищи его поклонились.
В карете Максимильена открыла глаза. Петр, склонившись над ней, прошептал:
— Как же ты напугала меня, любовь моя!
Она бросилась ему в объятия.
Официальный визит царя Московии длился три месяца. Празднества сменяли друг друга, и Максимильена жила, как в вихре. Влюбленным удавалось иногда увидеться наедине, но это случалось все реже и реже, поскольку Петр с головой погрузился в работу. Он желал подписать договор с Францией, но Филипп Орлеанский медлил, отчего царь приходил в бешенство.
Максимильена посетила Филиппа Орлеанского и спросила, нет ли известий о муже. Филипп, получивший детальный отчет о трагедии на улице Кенкампуа от своей полиции, ответил со свойственным ему тактом, что Амедей исчез, и Максимильена подумала, что граф просто скрывается от кредиторов. Однажды она получила толстый пакет, где находились бумаги, удостоверяющие право собственности на дворец Силлери, с лаконичной припиской «от Картуша».
Петр хотел подарить Максимильене драгоценности, чтобы заменить украденное, но она сказала с обезоруживающей улыбкой:
— Лучше подари мне себя. Теперь я вижу тебя только в толпе народа.
Петр возразил:
— Любовь моя, виной тому не я, а мой долг царя.
И Максимильена вскоре получила колье с бриллиантами, самый крупный из которых имел форму сердца. К драгоценностям была приложена записка: «Прими этот дар. Вручаю тебе сердце Пьера Михайлова».
Однажды Петр решил отправиться в Сен-Сир, чтобы нанести визит мадам де Ментенон.
— Мне будет любопытно взглянуть на старую фею, которая околдовала великого короля, — сказал он Максимильене.
— Ты так восхищаешься Людовиком XIV?
— Он мой учитель. В Санкт-Петербурге ты увидишь дворец, который я приказал выстроить по образцу Версаля.
Максимильена вздрогнула. Очевидно, Петр считал ее отъезд в Россию делом совершенно решенным, хотя с ней он об этом ни разу не говорил. Порой Максимильена спрашивала себя, не исчезнет ли он так, как и появился, — с дуновением северного ветра…
В Сен-Сире царь вошел в спальню мадам де Ментенон вместе с Максимильеной. Старая маркиза уже почти не вставала, и Петр без всяких церемоний сел на край ее постели — к великому изумлению Максимильены и всех присутствующих.
— Какой болезнью вы страдаете, мадам?
— Сир, это просто старость, а еще тяжесть пережитого… Кто эта молодая женщина? — спросила маркиза, указывая на Максимильену.
— Графиня де Вильнев-Карамей…
— Она очень красива, — произнесла старая маркиза, глядя прямо в глаза Петру, — и достойна царя, как я была достойна короля…
С этими словами старая дама откинулась на подушки.
Визиты следовали один за другим. Опера, мануфактурные цеха, Марли, Сен-Клу — дворец принцессы Палатинской, которая, отведя Максимильену в сторону, доверительно сказала ей:
— Малышка, держите с этим великаном ухо востро и ни в чем ему не уступайте, иначе погибнете.
Максимильена улыбнулась доброй принцессе и поцеловала ей руку.
Наконец, за два дня до отъезда, Петр решил посетить Версаль, опустевший после смерти Людовика XIV. В честь царя во дворце устроили иллюминацию, а в Зеркальной галерее сервировали роскошный ужин. В ту ночь дворец ожил — казалось, среди гостей бродила тень великого монарха. После ужина царь с придворными спустился в сад, и тут внезапно разразилась страшная гроза. Все бросились искать убежище, и Максимильена потеряла Петра в толпе. Гремел гром, вспыхивали молнии, на замок обрушился подлинный потоп. Петр метался в поисках Максимильены, но, не найдя ее, укрылся в одном из гротов сада Аполлона.
По гравию зашелестели чьи-то шаги, и царь увидел, что к гроту приближается маркиза де Фондодеж.
— Идите сюда! Под скалой сухо! — крикнул ей Петр.
— О, ваше величество, смею ли я стоять рядом с вами?
Царь терпеть не мог кокеток, но уж очень соблазнительно выглядела молодая маркиза. Она была чертовски привлекательна, и Петр сказал себе, что маленькая любовная интрижка не помешает его любви к Максимильене, которой и знать об этом незачем. Гром продолжал греметь, а изящная маркиза, угадав мысли Петра, подобралась к нему поближе и томно произнесла:
— Я совсем продрогла от этого дождя, сир, посмотрите, как бьется мое сердце!
С этими словами она прижала руку Петра к своей груди. Перед глазами царя вдруг возник укоризненный облик Максимильены, однако маркиза, не теряя времени, прижалась к нему всем телом. Он едва успел подумать: «В конце концов, я царь и имею право…»
Максимильена укрылась от ливня под деревьями напротив грота. Узнав своего возлюбленного, она хотела бежать к нему, но тут заметила графиню, проникшую в грот. Оцепенев от ужаса, она смотрела, как царь заключил графиню в объятия и стал страстно целовать. Не в силах вынести это, Максимильена, рыдая, побежала во дворец, и ее парчовое платье, зацепившись за куст, с треском порвалось.
В блеске молнии, более яркой, чем другие; Петр узнал Максимильену и понял, что она все видела.
— Максимильена, Максимильена! — отчаянно крикнул он.
Дерзкая Фондодеж попыталась удержать царя за рукав, говоря:
— Оставьте эту кривляку, сир, я отдаюсь вам!
— Дрянь! Я уверен, ты сделала это нарочно!
— Конечно, сир, я знала, что она нас видит… Но теперь мы одни, не упускайте же свой шанс!
Не слушая ее, царь бросился прочь из грота вслед за любимой.
«Я в самом деле неисправим, — говорил он себе, — мне отдала сердце прекраснейшая женщина в мире, а я уцепился за юбку маркизы, которая гроша ломаного не стоит!»
Максимильена бежала, не разбирая дороги и задыхаясь от негодования, Придворные, нашедшие убежище в кустах, смотрели на нее и на несущегося за ней царя, не смея вмешиваться.
