— Максимильена! — кричал Петр. — Приказываю тебе остановиться!
Наконец она, уже совсем задохнувшись, достигла дверей и, заметив боковую лестницу, вихрем взлетела по ней. Максимильена знала Версаль, поскольку бывала здесь с отцом, но теперь, пребывая в смятении и оказавшись в темноте, не понимала, куда бежит. Петр кричал ей вслед:
— Остановись, Максимильена!
Однако она оторвалась от него намного. Царь продолжал гнаться за своей возлюбленной по нескончаемым коридорам. Вдруг Максимильена неожиданно для себя очутилась в Зеркальной галерее, где лакеи расставляли стулья и зажигали тысячи свечей. Всклокоченная, мокрая Максимильена в грязном разорванном платье походила на безумную. Сзади гремел голос российского императора:
— Остановись, такова моя воля!
Один из слуг от изумления выронил на пол поднос с бокалами. Максимильена, обнаружив дверцу в глубине галереи, скрылась там, хлопнув створкой перед носом у Петра, Она вновь оказалась в темных гостиных, поскольку освещалась только приемная зала. Максимильена продолжала бежать; вскоре, изнемогая от усталости, она влетела в большую комнату, где никого не было, поспешно закрылась на засов, а затем бросилась на кровать, чтобы выплакаться вволю. Петр ломился в закрытую дверь, в ярости колотя в нее ногами.
— Открой!
Максимильена крикнула:
— Я не подчинюсь вашим приказам и не открою вам!
— Я царь и могу тебя уничтожить! — воскликнул он, а сам в это время думал: «Она упрямее тысячной толпы бояр — мне именно такая нужна!»
— Ах вы царь? Так возвращайтесь в Россию.
Петр онемел. Никто еще не смел говорить с ним подобным тоном.
А за окнами бушевала, набирая силу, гроза. С крыши летела черепица, молния разбила громадный дуб в парке. Внезапно послышались три удара грома, и Петр, вышибив плечом дверь, ворвался в просторную спальню. Максимильена лежала на постели, укрытой балдахином. Увидев царя, она вскочила и побежала к камину. Там она схватила кочергу и метнула ее в голову царя. Тот ловко пригнулся, а потом сжал Максимильене руку, чтобы заставить стоять на месте.
— Итак, мадам, мы не исполняем больше приказов царя? — осведомился он.
— Для меня вы никакой не царь! Вы обманули меня, и я не желаю вас видеть!
— Какая ты красивая, когда бесишься! Я жажду тебя.
— Возвращайтесь к своей маркизе! Вам, кажется, было очень хорошо вместе?
Петр рассмеялся. Он любил, когда ему перечили.
— Ты ревнуешь! — сказал он. — Мне это нравится.
Максимильена сделала попытку вырваться, но Петр, крепко прижимая ее к себе, впился губами ей в рот.
— Нет, нет, я ненавижу вас.
— Люблю тебя, хочу тебя, — шептал Петр между поцелуями, — я сгораю от желания!
И он прикусил Максимильене губу. Молодая женщина, откинувшись назад, кричала:
— Отпустите, вы не возьмете меня силой!
Вместо ответа Петр бросил женщину на кровать. Максимильена старалась отбиться ногами, но Петр совершенно потерял голову, увидев открывшиеся ему прелести.
— Возьму и силой, если захочу! — воскликнул он, изнемогая от жажды обладания. — Петр впервые имел дело с женщиной, которая посмела сопротивляться. Он бросился на Максимильену, срывая с нее платье и раздирая корсаж, ногами же пытался раздвинуть колени графини. Максимильена, полузадохнувшись в объятиях великана, чувствовала, как в ней рождается непреодолимая страсть при соприкосновении с мускулистым телом Петра. Она тяжело дышала, вскрикивала, но уже не от возмущения, и, не в силах больше сдерживаться, стала раздевать царя. А тот, заметив, как изменилось поведение Максимильены, понял, что она отчасти ломала комедию и что желает близости не меньше, чем он. Это не рассердило Петра, а, напротив, позабавило, ибо ни с одной женщиной он еще не испытывал подобного счастья. Они любили друг друга с упоением, изнемогая от наслаждения, соединяясь в одно целое и забыв обо всем на свете. Петр ласкал ее так, как никого не ласкал, и Максимильена проявляла не меньшую страстность. Замирая порой в сладостном бессилии, они снова с прежним пылом отдавались своей любви. Постель их была в полном беспорядке, и Максимильена с неведомым ей раньше бесстыдством устремлялась в объятия Петра. Кроме их безумной страсти, в мире не осталось ничего. А за окнами бушевала буря, и придворные, укрывшиеся в замке, не смели искать царя. Все живое забилось в свои норы. Люди испуганно перешептывались, что наступил конец света и что Париж с Версалем, подобно Содому и Гоморре, будут уничтожены небесным огнем. Льющиеся с неба потоки освещались всполохами чудовищных молний, град величиной с кулак бил по крышам домов, от порывов ветра содрогались стекла и ставни. Сена сорвала с якоря корабли и понесла в море, несмотря на отчаянные усилия матросов, пытавшихся укротить ярость волн.
Именно в эту грозовую ночь в заброшенной спальне короля-Солнце был зачат Флорис.
Через два дня Петр и Максимильена выехали из Парижа. Максимильена покидала родину без всякого сожаления. Устремляясь вместе с любимым навстречу ледяным туманам севера, она прижималась к его плечу с покорной доверчивостью. Перед отъездом Максимильена успела передать все дела в ведение Шабу, своему старому управляющему, который испуганно повторял:
— Ах, госпожа графиня, это совершенное безумие!
— Да, да, мой Шабу, — отвечала Максимильена со смехом, — но вы позаботьтесь о замке, об имении и о дворце.
Сундуки уже уложили в большой фургон, когда к Максимильене подошел, теребя в руках берет, старый Грегуар.
— Что такое? — спросила Максимильена, складывая в саквояж игрушки Адриана.
— Госпожа графиня, Элизу вы берете, чтобы было кому приглядеть за господином Адрианом, а за вами кто приглядит?
— Мой добрый Грегуар, — прошептала растроганная Максимильена.
— Мы обговорили это с Блезуа и Мартиной. Не можем мы вас отпустить одну. Вот, пришел просить вас, чтобы вы нас взяли с собой.
И преданные слуги заняли места в просторной берлине, которая двигалась за каретой царя и Максимильены.
Когда они останавливались на постоялых дворах, их принимали за богатых чужестранцев — Петр оставил только нескольких бояр из своего эскорта. Остальных в подчинении Ромодановского он отправил в Спа, где ожидала императрица, — это означало завершение официального визита во Францию.
Договор с Францией так и не был подписан; Максимильена обвиняла в этом себя и говорила Петру:
— Я сделаю все, чтобы наши страны сблизились.
Русский царь отвечал, смеясь:
— Франция недовольна, потому что я увез самое ценное ее сокровище.
