Но даже элегантная отремонтированная комната не могла скрыть тот факт, что Ровена чувствовала себя лисицей, загнанной в нору, — загнанной непривычной ответственностью, положением в обществе и принадлежностью к женскому полу. Дядя забрал всю власть, а у нее не было никакой. И она, и Виктория, и Пруденс превратились в беспомощных марионеток вроде Панча и Джуди, полностью подчиненных кукловоду.
Когда Ровена принимала ванну, к ней по пути в свою комнату заглянула Виктория и с полным упрека взглядом описала каморку Пруденс. Как будто Ровена могла это изменить.
Или вообще хоть что-то сделать.
Вконец раздосадованная, Ровена распахнула сундук, чтобы выбрать подходящее вечернее платье. Почему ее вещи до сих пор не распаковали? Где горничная?
Ровена замерла, в горле образовался комок. Ее горничной была Пруденс.
— Проклятье! — пробормотала она, извлекая черное шелковое платье с кружевной верхней юбкой.
В дверь осторожно постучали. Ровена бросила платье на кровать и в домашнем капоте направилась к выходу. Она была не в том настроении, чтобы принимать посетителей. На пороге стояла Пруденс в простой полосатой блузке, едва сходившейся на груди, и черной юбке, болтавшейся на стройных бедрах. Обе на миг застыли. Слишком многое изменилось с тех пор, как они расстались нынешним полднем.
— Можно войти? — спросила Пруденс.
Она стояла прямо, с достоинством, но глаза были красные, будто заплаканные.
У Ровены сжалось сердце, и нерешительность как рукой сняло.
— Дуреха. Заходи. — Она втащила Пруденс в комнату, захлопнула дверь и обняла ее.
— Прости, ради бога. Я не знала, что так получится.
Пруденс коротко обняла ее в ответ, затем отступила.
— Это не навсегда, — ответила она.
Ровена кивнула, хотя тон Пруденс показался ей фальшивым.
— Я что-нибудь придумаю, обещаю. — И тут же невидимая петля затянулась туже. — Просто… сейчас я не знаю, что делать, — прошептала она и обхватила себя руками.
Пруденс отошла, кивнула, и до Ровены донесся ее глубокий вздох. Когда девушка повернулась обратно, на ее лице играла неуверенная улыбка.
— Ну и бедлам. Мне придется серьезно потолковать с твоей горничной. Теперь хорошую прислугу не сыщешь днем с огнем. — Она вынула из сундука стопку одежды и принялась развешивать в шкафу.
Ровена улыбнулась в ответ, хотя комок в горле стал больше.
— У меня нет горничной, у меня есть сестра.
Пальцы Пруденс путались в лентах, которые она пыталась завязать, но теперь ее улыбка показалась более искренней.
— Тогда почему бы твоей сестре не убрать кое-что лишнее, пока ты одеваешься к ужину?
Пруденс кинула ей простую белую хлопковую сорочку, Ровена развязала пояс, и капот соскользнул на пол. Она надела сорочку через голову и ловко поймала брошенные шелковые чулки.
— Я познакомилась с вашей кузиной, — продолжала Пруденс, не отрываясь от дела.
— И как она тебе?
Ровена натянула чулки и встала, чтобы Пруденс смогла надеть на нее легкий корсет. Все три девушки давно отказались от тяжелых утягивающих корсетов и предпочитали простые модели для верховой езды, благо те куда меньше стесняли движения. В итоге портным пришлось перешить большинство платьев, чтобы талия сидела как надо, но сестры Бакстон давно сообща решили, что возможность свободно дышать того стоит. Корсет с длинной прямой планшеткой насчитывал совсем немного косточек; Пруденс застегнула передние пуговицы, оправила бока и приступила к шнуровке на спине:
— Она мало что говорила, но ее заинтересовала фотография матери.
Ровена задержала дыхание, покуда Пруденс затягивала шнуровку.
— И что она сказала? — Ровена пристегивала чулки.
— Просто спросила, не моя ли это мать. — Пруденс пошарила в сундучке для обуви и достала пару черных французских туфель на каблуке. — Но вот что странно. Мне показалось, что она уже знала, кто это.
Пока Ровена надевала туфли, Пруденс разложила кругом на полу нижнюю юбку. Ровена ступила в центр, и Пруденс потянула материю вверх. Девушки годами помогали друг другу одеваться и знали, что делать.
— Почему странно? Разве твоя мама не служила здесь до замужества? Возможно, Элейн о ней слышала.
Ровена подняла руки, и Пруденс натянула на нее платье, затем проделала то же с кружевной верхней юбкой.
— Это и странно. С чего бы ей слушать про обычную горничную, которая служила здесь до ее рождения?
— Я не подумала. Ты права, — нахмурилась Ровена. — Я просто забыла, что мы не дома. Там мы прекрасно знали всех. А здесь, по-моему, не знают в лицо и половины своих людей.
— Вот и я о том же. — Пруденс наклонила голову и критически оглядела сестру. — Уложить тебе волосы?
Ровена помотала головой и присела за туалетный столик.
— Зачешу их назад и стяну в низкий узел. — Она глянула в зеркало и замялась. — Так непривычно: ты помогаешь мне одеваться, а я тебе — нет.
— По-твоему, они не оценят мое вечернее платье? — криво улыбнулась Пруденс.
Она закружилась по комнате, и Ровена ответила вялым смешком. Даже от мимолетной улыбки лицо Пруденс озарилось внутренним светом, и Ровена в который раз подивилась ее непониманию собственной красоты.
— По-моему, ты прекрасна в любом наряде.
Улыбка поблекла, а затем пропала.
— Но дело же не в нем? Даже если я буду в роскошном наряде от Пуаре,[7] они все равно не пустят меня за свой стол.
Ровена вертела в руках щетку для волос, чтобы не встречаться глазами с Пруденс.
— Прости, Пру. — Вот все, что она сумела сказать.
Она никогда не рассматривала свою семью под таким углом. Только сейчас она поняла, насколько отец оградил их от принятых в Саммерсете обычаев, ныне вдруг представших во всей красе. Однако он никогда не скрывал от дочерей прочую правду жизни — к чему утаивать глубину высокомерия и предвзятости, царивших в подобных Саммерсету местах? Потому что ему нравилось здесь, сообразила Ровена. Отец видел изъяны и понимал, что дочери не примут таких порядков, но все же хотел, чтобы они ценили красоту, достоинство и элегантность его обожаемого дома. Ровена поморщилась, вновь вспомнив о нетерпимости, которую выказала по отношению к Пруденс даже легкомысленная Элейн.
— Я очень сожалею, Пру, — повторила она.
— Я знаю. — В наступившей тишине, казалось, звенели невысказанные слова. — Пойду помогу одеться Виктории.
Ровена кивнула и повернулась к зеркалу. Скрутила волосы в пучок и беспорядочно воткнула гребни из слоновой кости и перламутра. Если ее прическу не одобрят, пусть отправляются к чертовой матери. Она оказалась здесь не по своей воле. Она не выбирала ни кончины отца, ни семьи, в которой полно несносных снобов.
