Теперь Роджер понимал, что допустил ошибку. Mинутное удовлетворение от удара, который он нанес Пьюрити, никак не могло возместить ущерба, причиненного его планам. Положение еще более осложнялось тем, что Бак Парсонс стал свидетелем его прискорбного промаха. Этот старый ковбой с твердым характером не так-то скоро забудет о случившемся.
Однако Роджер по-прежнему был уверен, что рано или поздно Пьюрити вынуждена будет вернуться к нему. Он кивнул, как бы безмолвно соглашаясь с самим собой. Да, еще не все потеряно. Очень скоро он получит свое. Сомневаться в этом не приходится. А когда это произойдет, он заставит ее платить за все… снова… снова… снова. Это было лишь вопросом времени.
Несмотря на одолевавшую его бессонницу, Джек заставлял себя неподвижно лежать в постели. Джулия восприняла его заявление о предстоящем отъезде достаточно спокойно, однако ее отрицательное отношение к тому, что они с Кассом на рассвете уедут, было совершенно очевидным. Она словно чувствовала, эта крайне несвоевременная поездка связана с какой-то тайной. Она всегда отличалась восприимчивостью к малейшим движениям его души, это ее качество одновременно и очаровывало, и смущал его. Джек знал, что любовь, которая заставила Джулию порвать все узы, связывавшие ее с прошлым, не угасла с годами. Он был уверен в этом так же, как и в том, что она любила Касса как родного сына. За долгие годы их совместной жизни она не раз доказывала это.
Любящая, глубоко порядочная, Джулия воплощала себе все достоинства преданной жены. Однако она не была…
— Джек? Ты не спишь?
В голосе Джулии слышалась неуверенность, от которой сердце Джека разрывалось. Первым его побуждением было сделать вид, будто он спит, однако он понимал, что жена без труда разгадает его уловку, и тихо ответил:
— Нет.
— Я тоже не могу заснуть. — Джек ничего не ответил. Тогда Джулия робко сказала: — Ты знаешь, мне будет тебя не хватать.
— И мне тебя тоже.
— Это правда, Джек?
Джек обернулся к Джулии, глубоко растроганный.
— Ну конечно, правда, дорогая. Ты же знаешь, я уезжаю не по собственной воле. Я уже говорил тебе, что есть такие долги, которые любой мужчина обязан платить.
— Я знаю, что ты порядочный человек.
Джек покачал головой:
— Не всегда.
— Нет… нет, ты самый порядочный из всех, кого я когда-либо знала.
— Джулия…
— Я люблю тебя, Джек. Ты ведь понимаешь это, не так ли?
— Конечно, понимаю. Я тоже очень люблю тебя.
— Ты… ты вернешься ко мне, да, Джек?
— Джулия…
Тусклый свет в комнате не мог скрыть слез, выступивших на глазах Джулии. В горле Джека встал ком, придавший его голосу хрипотцу, когда он прошептал в ответ:
— Разумеется, вернусь.
Внезапно осознав, что он дал это обещание не столько ей, сколько самому себе, Джек заключил жену в объятия.
Касс пересек гостиную, освещаемую лишь слабым светом луны. Его беззвучные шаги не нарушили царившей вокруг тишины. Он открыл дверь и оказался во дворе обнаженный до пояса, подставив широкую грудь ночном ветерку.
Юноша понимал, что его отец тоже не спит в эту ночь. Джек не мог простить себе того, что считал изменой матери Касса, женщине, которую любил больше всего на свете. И письмо, которое он получил, только укрепило это убеждение.
В душе Касс вынужден был признать, что когда-то и сам думал, будто отец предал его мать. Но с годами душевная буря улеглась, и на многое он смотрел теперь по-другому. И все же это письмо вызвало в нем самые противоречивые чувства.
Инстинктивным жестом, выдававшим внутренний разлад, Касс провел рукой по темным волосам. Он не мог избавиться от какого-то странного предчувствия.
Подняв глаза к ночному небу, Касс попытался найти ответ там.
Ответа не было, как не было и покоя в его душе.
Касс скользнул в тень, и ночная тьма окутала его.
Тишина и мрак комнаты внезапно показались Пьюрити гнетущими, и она, резко выпрямившись, уселась на постели. Было очень жарко, непривычно жарко для весны. Воздух казался совершенно неподвижным. Он словно ложился на нее невидимым бременем, которое она не могла сбросить.
Спустив ноги с кровати, Пьюрити встала и подошла к окну. Отражение, мелькнувшее в зеркале на туалетном столике, поразило ее своей необычностью. Пьюрити не раз повторяла себе, что выбрала простую ночную рубашку из белого хлопка, отделанную узким кружевом, не из-за ее красоты, а просто потому, что она была практичной — самая легкая одежда, которую она могла носить в такие ночи, как эта, когда жара в комнате становилась удушающей и даже ночной ветерок почти не приносил облегчения. Однако это было лишь частью правды. Рубашка с первого взгляда пришлась по душе девушке, так как слишком живо воскрешала в ее памяти почти поблекший образ матери. Что же до ниспадавших на плечи волос, которые она в ту ночь оставила распущенными, доведя тем самым сходство с матерью почти до совершенства, то Пьюрити убеждала себя, что у нее не осталось сил ни на что другое, как только расчесать спутанные пряди.
Однако заснуть девушка не смогла. Не было никакого спасения от ярости, закипавшей в груди. Как она ни старалась, ей не удавалось унять дрожь.
Руки Пьюрити непроизвольно сжались в кулаки. Она недооценила Роджера Норриса. Где уж ей было догадаться, что по натуре он был склонен к насилию! Его удар оказался для нее полной неожиданностью. До сих пор хотелось дать ему сдачи, однако Пьюрити понимала, что не может рисковать, затеяв еще одну стычку. Бак угрожал Норрису совершенно серьезно, и она не хотела усугублять и без того сложную ситуацию кровопролитием.
Пьюрити устало поднесла руку ко лбу. Что теперь делать? Стэн совершенно беспомощен. Она видела муку в его взгляде, муку от сознания того, что с каждым днем они все ближе и ближе к краху. Стэну и так нелегко, а если он лишится ранчо, это убьет его. И тут она отчетливо услышала голос Роджера:
Впрочем, все еще может измениться… Я пока не знаю, что ты предложишь мне в следующий раз, когда придешь умолять об одолжении.
Подлец! Она никогда не упадет так низко. Или?..
Пьюрити прижалась виском к оконной раме, пытаясь представить себе, что случится, если этот день все же настанет.
Во дворе неожиданно показалась чья-то тень, и девушка замерла на месте. Сердце подскочило в ее груди, она напрягла зрение.
Нет, это не мог быть он! Она внезапно вспомнила резкие черты лица, лезвие ножа у горла, зеленые глаза, горевшие ненавистью.
Тень метнулась снова.
Дыхание у Пьюрити перехватило. Секундой спустя из темноты выскочил крупный олень, и порожденное ее воображением видение рассеялось.
