— Я уже сто лет не называл тебя так прямо в лицо, — сказал Мартин неторопливо.
— А ты предпочел бы, чтобы я называл тебя прислужником за твоей спиной?
— Я предпочел бы, чтобы ты вообще не употреблял это слово по отношению ко мне.
Прежде чем Джонни смог ответить, заговорила тетушка Эм:
— Ну, ну, ничего такого в моем доме. Этих боев мне хватит до конца моих дней. Думаю, и вам тоже.
Последовало короткое неловкое молчание. Его прервала Летти:
— Мистер Иден, вы воевали?
— Мы все воевали — Джонни, Рэнсом и я. — Когда он говорил это, напряжение с его лица ушло.
— Мы начинали воевать в одной роте, но к концу войны нас разбросало.
— В роте войск Конфедерации?
— Разумеется.
— И тем не менее сейчас…
— Сейчас я работаю с янки, а вы, мисс Мейсон, находитесь среди врагов. Странно все оборачивается, не правда ли?
— Она тоже повоевала, — сказал Джонни. — Во всяком случае, так говорят. Так что там по поводу «разгона толпы»?
Летти пришлось рассказать еще раз о том, что произошло утром. Опять она оказалась в центре внимания, и это ей нравилось все меньше.
Рэнни был единственным, кто не участвовал в расспросах. Однако по тому, как он наблюдал за ними, Летти видела, что он следит за разговором, хотя и с некоторым затруднением. Если не принимать во внимание его покорности, вежливого послушания, неспособности понимать длинные слова и сложные фразы, он был вполне нормальным. Ей не совсем было ясно, что же имела в виду тетушка Эм, когда говорила, что у него ум двенадцатилетнего мальчика. Мальчишки в этом возрасте отличались сообразительностью. Доказательством тому был хотя бы Лайонел.
Рэнни отложил веревочку, в которую он и ребята играли. Питер достал из кармана горсть ярко окрашенных стеклянных шариков и показывал их Рэнни и Лайонелу. Последовало обсуждение шепотом. Похоже, они пришли к какому-то соглашению. Летти видела, как Рэнни отставил в сторону чашку с фасолью, встал и повел мальчишек на двор. Там, на площадке между цветочными клумбами, очищенной от травы и посыпанной песком, он нарисовал круг, и все трое стали на коленях играть в шарики.
Это было странное зрелище: высокий красивый блондин и два мальчика, один худенький и бледный, другой — крепко сбитый, с кожей цвета кофе, сидели в пыли и сосредоточенно наблюдали за полетом шариков, которыми они вели огонь, стреляя большим и указательным пальцами. Летти улыбнулась. Это было забавно, но она испытывала странное удовольствие от этого зрелища.
Рэнни поднял глаза и заметил легкое движение ее губ. Он снова опустил голову. Через несколько минут он склонился к Питеру и что-то сказал ему. Мальчик обернулся и закричал:
— Мама, пойди сюда, покажи, как ты умеешь стрелять!
— Ах, нет, Питер, — отозвалась Салли Энн. — Я не умею.
— Я знаю, что умеешь. Ты рассказывала, что Рэнни учил тебя, когда вы были маленькими.
— Но, дорогой, мне бы не хотелось…
— Пожалуйста!
— Пожалуйста, — эхом отозвался Рэнни.
Салли Энн медленно и неохотно поднялась. Она отставила чашку с фасолью и спустилась по лестнице, подметая юбками деревянные ступеньки.
— Хорошо. Но ты будешь жалеть об этом, когда я проиграю твои драгоценные шарики.
Веснушчатое лицо Джонни расплылось в улыбке. Он оторвался от перил, на которые опирался.
— На это стоит посмотреть.
— В самом деле, — согласился полковник Уорд и неспешно спустился по ступенькам. Мартин, насвистывая и держа руки в карманах, последовали ним.
Тетушка Эм взяла у Летти чашку:
— Ты тоже можешь идти. Я вижу, тебе хочется. Летти уныло улыбнулась. Она никогда не играла в шарики, но когда была маленькой, часто наблюдала, как это делают мальчишки. Тогда ей очень хотелось научиться управляться с гладкими стеклянными шариками. Сбросив цветки и стручки фасоли, приставшие к юбкам, она поднялась и отправилась за остальными.
Очень скоро все они были на коленях. Они вдавливали костяшки пальцев в землю, разыскивали шарики в клумбах и пререкались из-за шариков понравившихся им цветов и рисунков. Перед юбки у Летти, там, где она стояла на коленях, был безнадежно испачкан. Но то же было и у Салли Энн. О брюках мужчин нечего и говорить. Питер, совершенно счастливый, бегал за шариками, которые аж до изгороди выстреливала его мать, и серьезно объяснял Летти лучшие приемы стрельбы. Лайонел говорил мало, однако кучка выигранных шариков была у него больше всех. У Джонни дела шли не очень хорошо. Зато он все время смешил их своими выходками: то он стрелял, стоя чуть ли не на голове, когда надо было сделать выстрел из сложного положения, то совершал такой неловкий выстрел, что всем приходилось пригибаться, уворачиваясь от летящих шаров. Вздрогнув несколько раз после мощных, звучных щелчков Мартина и полковника Уорда, Летти заявила, что ей нужно дать фору, и заставила их играть левой рукой. Она поискала глазами Рэнни, желая оценить его искусство, но обнаружила, что его нет.
Ушел он недалеко. Он сидел на высоких ступеньках дома и, подперев руками подбородок, наблюдал за ними. На лице у него была недоверчивая улыбка, брови вопросительно подняты, а глаза сияли весельем.
Это была шутка. Он их разыграл. Рэнни нарочно использовал Питера, чтобы заставить их всех спуститься во двор и барахтаться в пыли, как дети, в то время как они считали, что он был как ребенок. Открытие было таким неожиданным, что Летти затаила дыхание. Тогда Рэнни заметил ее осуждающий взгляд. Веселье исчезло с его лица, на смену ему пришло выражение безутешной, хотя и смиренной боли.
Летти понимала: то, что она увидела, было всего лишь переменой в настроении. Наверно, Рэнни забавляло смотреть на играющих взрослых. Но он был вне игры.
Летти поднялась с колен и стряхнула пыль с юбок. Она двинулась к сидевшему на лестнице рослому блондину, как будто ее что-то притягивало. Она не знала, что ей сказать или сделать. В этот момент тетушка Эм позвала их всех отведать кофе и торт, испеченный Мамой Тэсс.
После кофе командующий федеральными войсками долго не задержался. Когда он прощался, Летти еще раз поблагодарила за карту и прошла с ним к ограде, где была привязана его лошадь.
Во время войны Летти, как и большинство девушек ее возраста, следила за ходом сражений и просматривала списки убитых и раненых в поисках родных и друзей. Она твердо знала, какие цели преследует эта война: предотвратить распад Соединенных Штатов на два слабых государства и уничтожить рабство. После капитуляции Юга она решила, что цели, ради которых погибло столько людей, достигнуты и жизнь может вновь вернуться в нормальное русло. Политическая возня, последовавшая за окончанием войны, не имела для нее никакого значения и не могла сравниться с ее тоской по погибшим, сначала жениху, потом брату, или с необходимостью искать себе место учительницы. Убийство Линкольна потрясло ее, но потом она перестала следить за развитием событий, разве что имела о них лишь очень смутное представление.
