Казалось, сказочная фея решила выполнить ее самые невероятные желания. Она хотела обменяться весточкой с Рудольфом – и вот ее ушей достигли слова Рудольфа, сказанные о ней, те самые слова, которые именно он произнес. Он находил ее очаровательной – это было еще ценнее, чем если бы она показалась ему просто хорошенькой или красивой. Если он очарован, значит, она нравилась ему, значит, его чувство не было просто любованием. И он хотел, чтобы она знала об этом! Мария оцепенела от счастья, она даже не пыталась заглянуть в будущее, не осмеливалась сформулировать свои желания.
И вдруг новая, ужасная мысль пришла ей в голову. Она знала слова о ней Рудольфа. Но что сказала ему его кузина, когда они беседовали о ней, о Марии? Узнал ли он, что любим? Несомненно, графиня поделилась с ним в тайне хранимым секретом, в который только одна была посвящена. Сначала Марию охватил стыд. Сидя у себя в комнате, она покраснела до слез. Старая няня, наблюдавшая за ней, забеспокоилась.
– Что с тобой, мой маленький цветочек? – спросила она.
– Я не знаю, – ответила Мария, разрыдавшись и бросившись на грудь своей кормилицы, – я не знаю… Я счастлива!..
Прошло несколько дней. И снова Мария впала в беспокойство. Любовь – как Бог, требующий жертвоприношений, с ним не полукавишь. Он сам полон хитрости. Он требует, и ему воздается. Тотчас же он требует еще больше. В конце концов становится ясным, что он не удовлетворится, пока не получит все. То, что раньше наполняло Марию радостью, теперь казалось ей безделицей.
Наконец, впервые после разговора с графиней Лариш Мария увидела Рудольфа в Пратере. С каким нетерпением ждала она этой встречи! Сколько удовольствия она сулила! Увы! Радость оказалась неполной, так как в этот момент ее мать обращалась к ней. Ей удалось едва взглянуть на принца. Она чувствовала себя такой несчастной, что чуть не расплакалась. Как жестоко поступала с ней судьба! Когда она овладела собой, печаль уступила место беспокойству. Она могла показаться ему холодной, безразличной. Или же он мог принять ее за кокетку, которая, узнав, что нравится, отвернулась от него. И то и другое невыносимо. Она пылала желанием оправдаться. Если бы ей удалось увидеть графиню Лариш! Она объяснила бы ей, что на самом деле произошло. Та передала бы Рудольфу, что Мария… Ах! Что она могла передать Рудольфу?
Через три дня она была в Опере, куда приехал и принц. В этот раз она могла на него смотреть сколько угодно. Он даже едва заметно ей улыбнулся. Но ее великая радость улетучилась, как только она заметила, что Рудольф плохо выглядит. Он похудел и побледнел, его глаза запали, как у человека, охваченного лихорадкой. Она встревожилась. Он, должно быть, болен или заболевал. Естественно, окружавшие его люди ничего не замечали. Никто не смотрел на него так, как она, Мария. А когда они спохватятся, будет уже слишком поздно. Ах! Быть с ним почти рядом и не иметь возможности броситься ему на помощь! Она знала, часто на другой день он отправляется в долгую и утомительную поездку в Галицию. Он будет страдать в дороге, вдалеке от нее. Мария приходила в отчаяние. В эту ночь она не смогла заснуть. В следующие дни каждое утро она требовала газеты в такой ранний час, что изумляла портье. Она нервно искала новости о принце-наследнике. Ни одного слова о его драгоценном здоровье!
Так проходили дни. Мария жила в лихорадочном ожидании… Чего?..
Марию не напрасно охватило беспокойство в Опере. Ее проницательный взгляд прочел на усталом лице принца признаки душевного кризиса, который тот переживал. Она не была бы разочарована, узнав, что тот переживал. Она не была бы разочарована, узнав, что не имеет к этому никакого отношения. Принц заполнил всю жизнь Марии, но она не строила иллюзий относительно того места, которое занимала в жизни наследника короны Габсбургов. Но подумал ли он о ней хоть однажды с тех пор, как встретил ее?
Рудольф был центром тысяч интриг. Вокруг него суетились ловкие, корыстные, вкрадывавшиеся в доверие люди. Он интересовался политикой. В отличие от скептиков, он не усматривал в ней одну только тонкую карточную игру. Молодой человек с благородным сердцем желал для своих народов большей справедливости, большей свободы и благоденствия. Он презирал произвол и печально знаменитое правило властей предержащих: разделяй и властвуй. Он осуждал их равнодушие, их черствость. Его окружали люди, чьи идеи вызывали презрение, но которых он вынужден был любезно принимать, улыбаться им. Импульсивный по натуре, он добивался необходимой осторожности в поступках только за счет постоянного самоконтроля.
Рудольф нуждался в дружеском участии, но как найти друга в его положении? Те, кто окружал его, как бы они ни уверяли в своем бескорыстии, желали использовать его в своих интересах. К Филиппу Кобургскому, к Ойосу он относился как к людям, с которыми вместе обедают в компании хорошеньких женщин или охотятся. Эти хотя бы ничего не просили, да и ему не могли ничего дать. Но другие! Кто входил в его кабинет без желания извлечь мало-мальскую выгоду? Его друзья из либеральной прессы тоже играли на его расположении, правда, не ради сиюминутного барыша, но зато их ставки были огромны. А женщины, которые ему нравились? Только наивный человек мог вообразить, что он сам их выбирал. Они оказывались на его пути, конечно, не случайно, а по прихоти заинтересованных лиц. Ни одного верного друга. Приходилось подозревать каждого. Эта горькая мысль омрачала настроение Рудольфа. Он не мог от нее отделаться, она опустошила его.
В семейном кругу Рудольф ни с кем не говорил откровенно. Он никогда не беседовал о политике со своим отцом. В этой области между ними не было взаимопонимания, они стояли на двух разных полюсах, и их общение носило чисто протокольный характер. Его мать была всегда близка ему, но с годами становилась все более замкнутой, все более отстраненной. Росла ее склонность к одиночеству и путешествиям, она все реже появлялась на официальных церемониях. Она вела скрытую от посторонних глаз жизнь, доступ в которую был для всех заказан, даже для сына. Иногда по одному оброненному слову Рудольф угадывал, что мать по-прежнему видела в нем родную кровь. В брошенном невзначай взгляде он читал нежность и даже жалость. Если она видела, что ее чувства разгаданы, то отделывалась шуткой или саркастическим замечанием. Императрица не выносила никаких излияний чувств.
Общий язык Рудольф находил только с одним человеком из своего близкого окружения – с эрцгерцогом Иоганном Сальватором Тосканским. Эрцгерцог, шестью годами старше Рудольфа, был товарищем его детских игр. Иоганн Сальватор увлекался военной наукой и являл собой пример хорошего солдата. Было и нечто другое, что связывало Рудольфа с его двоюродным братом. Эрцгерцог единственный из императорской семьи разделял либеральные идеи и осуществлял их на практике, пытался вести жизнь частного лица. Он влюбился в очаровательную молоденькую девушку из буржуазного венского круга, Милли Штубель, и жил с ней открыто и счастливо. Обычно он проводил вечера у сестры своей избранницы среди близких друзей. Рудольф восхищался кузеном, сделавшим, как он считал, наилучший выбор в жизни. Он завидовал, что тому в опасной близости от Хофбурга удалось найти безыскусное и почти семейное счастье с любимой женщиной, далекое от всякого лицемерия и придворного этикета. Как это было заманчиво! Но, увы, недостижимо!
