произнося ни слова, кивнула, накрыла мою руку ладонью и легонько стиснула. Я обхватила ее длинные теплые пальцы, и с минуту мы сидели вот так, в молчании, попивая какао.
— Знаешь, — сказала я наконец и отодвинула скрипнувший по линолеуму металлический стул, — я совсем забыла. Хотела отправить письмо в клинику. Собиралась, когда мы выходили, а потом просто вылетело из головы. Думаю, если побегу прямо сейчас, то успею до закрытия. А ты тем временем сходила бы в магазин юбок, это недалеко отсюда, на той стороне улицы. Я же только загляну на почту — и тут же к тебе.
Похоже, Бри была немного удивлена, однако с готовностью кивнула:
— Ладно. А почта далеко отсюда? Ты ведь промокнешь!
— Не волнуйся. Возьму такси.
Я оставила на столе фунтовую бумажку, расплатиться за еду, и влезла в макинтош.
В большинстве городов таксистов отличает манера исчезать с улиц вместе со своими машинами, как только начинается дождь. Но в Инвернессе такие экземпляры попадаются редко. Не успела я пройти и квартала, как обнаружила два приткнувшихся возле отеля приземистых черных таксомотора и скользнула в теплое, пропахшее табаком нутро одного из них с радостным чувством узнавания. Мало того что в здешних такси больше места, чтобы вытянуть ноги, и удобнее, чем в американских, в них и пахнет совсем по-другому. Я сама не понимала, как соскучилась по ним за эти двадцать лет.
— Номер шестьдесят четвертый? Такой старый дом?
Несмотря на то что печка в машине работала, водитель был в теплой куртке, укутан шарфом до ушей, а голову прикрывало от сквозняков плоское кепи.
Да, современные шотландцы превратились в настоящих неженок, подумала я, совсем не то что прежнее поколение, здоровяки. Те могли спать хоть на земле, поросшей вереском, в одной рубашке, прикрывшись пледом. С другой стороны, самой мне, например, вовсе не улыбается перспектива спать в вереске под сырым пледом.
Я кивнула водителю, и машина, со всплеском врезаясь в лужи, отъехала от тротуара.
Конечно, это не очень красиво — влезать в чужой дом в отсутствие хозяина, чтобы побеседовать с экономкой. И к тому же обманывать Брианну. Но объяснить всем им, чем я занимаюсь, так трудно, почти невозможно… Я еще не решила, когда и как скажу им все то, что должна сказать, однако сейчас еще не время.
Пальцы нащупали во внутреннем кармане макинтоша твердый уголок конверта из «Скотсерч». Не слишком внимательно следя за работой Фрэнка, я тем не менее знала о существовании этой фирмы, где работало с полдюжины экспертов-профессионалов, специализирующихся на генеалогии шотландцев. «Скотсерч» вовсе не походила на контору, где вам выдавали рисунок генеалогического древа, демонстрирующего степень вашего родства с Робертом Брюсом [9], и считали при этом свой долг выполненным.
Они провели свои, как всегда тщательные и конспиративные, исследования по Роджеру Уэйкфилду. Теперь я знала, кто были его родители и прародители до седьмого, а то и восьмого колена. Но я еще не знала, из какого материала сделан этот молодой человек. Время покажет…
Я расплатилась с таксистом и прошлепала по лужам ко входу в дом священника. На крыльце было сухо, и я успела отряхнуться, прежде чем на мой звонок ответили.
Фиона, отворившая дверь, расцвела в приветливой улыбке. У нее было круглое веселое личико — на таких улыбка всегда как нельзя кстати. Девушка была в джинсах и фартуке с оборками, от его складок так и веяло ароматом лимонной мастики для натирки полов и свежей выпечкой.
— Ой, миссис Рэндолл! — воскликнула она. — Уж не знаю, чем могу вам помочь, но…
— Я подумала, что можете, Фиона, — ответила я. — Мне хотелось бы поговорить о вашей бабушке.
— Ты уверена, что в порядке, мама? Может, позвонить Роджеру и попросить его приехать завтра, а я останусь с тобой?
Брианна стояла в дверях спальни, озабоченно хмурясь. Одета она была для прогулки — сапоги, джинсы, свитер, однако добавила к этому наряду яркий оранжево-синий шелковый шарф, который Фрэнк привез ей из Парижа за два года до своей смерти.
— Прямо под цвет твоих глаз, маленькая красотка, — сказал он тогда и, улыбаясь, накинул шарф ей на плечи. — Оранжевый!
Это прозвище, «маленькая красотка», стало домашней шуткой, с тех пор как в пятнадцать Брианна обогнала в росте отца с его скромными пятью футами. Впрочем, он часто называл ее так еще в детстве, а теперь с нежностью обращался к дочери, приподнимаясь на цыпочки, чтобы дотянуться до кончика ее носа.
Шарф, в синей своей части, действительно был под цвет глаз Брианны — цвет шотландских озер и летнего неба, оттенок туманной синевы далеких гор. Я знала, что она очень бережет этот шарф, и тот факт, что она надела его сегодня, свидетельствовал, что к Роджеру Уэйкфилду интерес проявляется нешуточный.
— Да нет, все в порядке, мне ничего не нужно, — ответила я и указала на столик возле кровати, где стоял чайник, заботливо прикрытый вязаным чехольчиком, чтобы не остыл, и тостер, где, тоже в тепле, хранились тосты. — Миссис Томас принесла мне чай с тостами, чуть позже перекушу, а сейчас что-то не хочется.
Я надеялась, что Брианна не слышит голодного урчания желудка под одеялом, что могло вызвать сомнения в искренности моего высказывания.
— Ну тогда ладно. — Она нехотя направилась к двери. — Думаю, надолго в Куллодене мы не задержимся.
— Из-за меня можете не спешить! — крикнула я ей вслед.
Я подождала, пока не захлопнется за ней внизу входная дверь, и только тогда полезла в ящик туалетного столика и извлекла оттуда плитку шоколада «Херши» с миндалем, которую припрятала накануне вечером.
Удовлетворив потребности желудка, я откинулась на подушки, рассеянно наблюдая, как постепенно сереет небо за окном. В стекло стучала ветка липы с набухшими почками, поднимался ветер. В спальне было тепло, у изножья кровати журчала батарея центрального отопления, но меня вдруг пробрал озноб. Как, должно быть, холодно на Куллоденском поле…
Наверное, так же холодно, как тогда, в апреле 1746-го, когда Красавчик принц Чарли вывел своих людей на это поле, навстречу дождю со снегом и оглушительному грохоту канонады. Исторические хроники утверждали, что стужа в тот день стояла страшная, и раненые шотландцы лежали вперемешку с убитыми, насквозь промокшие от крови и дождя, в ожидании милосердия со стороны английских победителей. Но герцог Камберленд, командующий английской армией, раненых не пощадил.
Мертвецов сгребали, точно поленья, и сжигали, чтобы предотвратить распространение заразы. История свидетельствует, что и многих раненых постигла та же участь, им было отказано даже в такой милости, как последняя пуля в лоб. И все они покоятся теперь на Куллоденском поле, под зеленой
