что одни из них во снах исполняют самые грязные и жестокие мечты, а другие терзаются совершёнными наяву деяниями. Самыми невинными из таких снов были сон замученного слуги, до полусмерти избивающего своего господина, или сладостное видение крестьянина, в мечтах изменяющего старой растолстевшей жене с молоденькой пастушкой. Очень быстро Аврора пресытилась людскими тайнами, страхами, тревогами и желаниями и предпочитала смотреть свои собственные сны.
О её даре не знал никто — ни родственники, ни друзья, ни даже муж. В сон Виктора Лейтона она заглянула лишь однажды, перед самой свадьбой, в надежде убедиться, что будущий муж не будет груб и жесток с ней. Сновидения Виктора были окрашены в нежно-сиреневый цвет, а он в них катался на лодке по озеру, полному белых кувшинок. Тогда Авроре подумалось, что белые цветы означают долгую и счастливую совместную жизнь. Как же она ошибалась…
После смертей и потерь близких людей, постигших её, Аврора ожидала, что её дар притупится от горя и пролитых слёз, но он как будто даже стал сильнее. Поскольку её собственная жизнь была чересчур скучна, уныла и однообразна, она не могла отказать себе в удовольствии подсмотреть чужую жизнь хотя бы во снах, пусть днём и корила себя за это. Секреты, увиденные и услышанные во сне, Аврора никогда и никому не рассказывала и вообще никак их не использовала — до недавнего случая.
В этот осенний день ясное небо внезапно заволокли тучи, затем полил дождь, и Аврору сразу же охватила сонливость. Она прилегла в своей комнате, закрыла глаза, и почти в тот же миг душа её покинула тело. Это всегда пугало Аврору: а что, если на этот раз она не сможет вернуться? Если тело её так и останется лежать на постели, а душа застрянет в мире снов и будет вечно метаться над холмами и лесами, не в силах вырваться? Но другим способом переместиться в чужие сны было невозможно, и она в очередной раз рискнула. Процесс был знаком ей с самого детства: она обретала пугающее и одновременно пьянящее ощущение бестелесности, взлетала над телом, как птица, пролетала сквозь потолки и крышу, какое-то время парила над замком, а потом отправлялась туда, куда хотела. Она находила спящего человека: каждый спящий, которого она видела, был окутан клубящейся дымкой, и у каждого был свой цвет — Аврора за всё время своих полётов во сне не видела двух одинаковых. Её собственная дымка была чёрной с серебристыми искрами, похожими на звёзды на ночном небе, — Аврора могла видеть эту дымку вокруг себя, когда вылетала из тела. Подлетая к спящему человеку, она входила в его дымку и погружалась в чужой сон.
Вот и тогда, вырвавшись из оков тела, Аврора взмыла над крышей замка, немного покружилась над ним и направилась в сторону маленькой рощицы. Вокруг было безлюдно и тихо, еле слышно шуршал дождь, постепенно набирая силу, деревья стояли мокрые и поникшие, река негромко журчала, а возле неё пофыркивала вороная кобыла, привязанная к дереву. Рядом с ней на разостланном чёрном плаще, подложив под голову седло, спал полуголый мужчина.
Аврору и сейчас бросало в жар при воспоминании об этом. Ей случалось видеть голых мужчин на картинах и в скульптурах, во снах и наяву, она уже не была невинной девушкой, хоть её брак и продлился недолго, но всё-таки этот незнакомец, лежавший так спокойно, словно он сознавал свою наготу и вовсе не стыдился, смутил её. Тогда на берегу Аврора не удержалась: сначала она, чувствуя себя Дианой, склонившейся над спящим Эндимионом, долго рассматривала мужчину, вглядывалась в его резкие черты, в мокрые светлые пряди, падавшие на лицо, гадала, какого цвета у него глаза, а затем, вдоволь налюбовавшись им, прекрасно сложенным и столь безмятежным в своём сне, вошла в ярко-красное с пурпурными проблесками молний облако, окутывавшее его, и уже очень скоро пожалела об этом.
Незнакомцу (во сне она не смогла уловить его имя) снился долгий и мучительный кошмар, и чувство безмятежности на его лице было обманным. Видеть, как этот человек, по-видимому, военный, раз за разом убивает людей, которых он, должно быть, на самом деле убил когда-то давно, было тяжело, ведь Аврора всей своей трепещущей душой ощущала, как он терзается чувством вины. Убитых становилось всё больше и больше, пока наконец вина не пролилась на незнакомца кровавым ледяным дождём, и Аврору не выкинуло из его сна. Очнувшись в своей постели, она ещё долго не могла прийти в себя: смотрела в окно на усилившийся дождь, расчёсывала волосы и боролась со странными чувствами, охватившими её. Одним из них была жалость к незнакомцу, другим страх при мысли о количестве человек, которых он убил, третьим же было что-то с трудом различимое, то, что она испытала, разглядывая полуобнажённое тело и обманчиво спокойное лицо незнакомца.
Когда же через полчаса этот человек постучался в ворота замка, это стало для Авроры настоящим потрясением. И она, и Жан с Марией подозрительно относились к незнакомым людям, поскольку любой из них мог оказаться лазутчиком разбойников. Но Чёрный Жоффруа и его шайка хозяйничали на дорогах, и им не было резона нападать на замок, тем более что они орудовали в землях Бертрана Железной Руки, а не Авроры, — очевидно, их привлекал густой лес, где можно было надёжно укрыться. Леон приехал один, поэтому сердобольная Мария уговорила мужа впустить его. Когда он очутился в замке, все трое его обитателей пришли к выводу, что он не может быть шпионом разбойников: слишком хорошо одет, разговаривает как человек, получивший должное образование и воспитание, а среди людей Чёрного Жоффруа все сплошь простолюдины, а если и есть дворяне, то настолько обедневшие и опустившиеся, что от всего дворянства у них остались только шпаги. Самим же Чёрным Жоффруа случайный гость быть никак не мог: пострадавшие описывали его как высокого и черноволосого, гость же был среднего роста и блондин. Да и в его сне не находилось никакого подтверждения тому, что он может быть разбойником.
Дальнейшее знакомство с Леоном, его внезапная откровенность, рассказ о себе (который не мог быть ложью, во всяком случае, не весь, потому что Аврора видела часть его во сне), исходящее от него ощущение бесконечного одиночества и боли, которое было столь близко Авроре, — всё это заставило её испытать горячее сочувствие к гостю и толкнуло на необдуманный поступок. Конечно, предлагать ему зелье, лишающее памяти, было опасно и просто-напросто глупо, причём более опасно для него, чем для неё. Даже если бы Леон рассказал кому-то
