— Он самый, и заметьте — постройневший, — отозвался Бэда.
— Каким ветром вас сюда занесло?
— Заходил по делу в юридическую библиотеку.
— Зачем? Вы изучаете право?
— Нет, готовлюсь к выступлению в федеральном парламенте.
— Вы все еще в нем?
— Совершенно верно.
— Паршивая у вашей партии программа, — оценила Нелл, проглатывая остатки сандвича и стряхивая с рук крошки.
— Паршивая? Это вы про принцип «Один человек — один голос»?
— Нет, это как раз понятно и неизбежно. И женщины получили право голоса, и будут участвовать в следующих государственных выборах в Новом Южном Уэльсе…
— Тогда в чем же изъян программы?
— В полном пренебрежении к интересам цветных и других «нежелательных иммигрантов», — объяснила Нелл. — «Нежелательных» — слово-то какое! И потом, строго говоря, «белых» людей не существует в природе: наша кожа имеет розовый или бежевый оттенок, значит, мы тоже цветные.
— Ну когда же вы наконец угомонитесь?
— Никогда. Мой отчим наполовину китаец.
— Отчим?
— Вы по уши влезли в политику, что даже не слышали, что мой родной отец умер два с половиной года назад?
— Да, влез-то я по уши, но голову иногда поднимаю, — парировал Бэда. — Примите соболезнования. Он был великим человеком. Значит, ваша мать снова вышла замуж?
— Да. На озере Комо, восемнадцать месяцев назад.
— Комо?
— Вы и в географии не разбираетесь? Это одно из итальянских озер.
— Значит, мы имеем в виду одно и то же Комо, — ловко выкрутился Бэда, наученный политическими дебатами. — Вы расстроились, Нелл?
— Раньше расстраивалась, потом прошло. За маму я просто рада. Муж на шесть лет моложе ее, значит, мама не овдовеет так рано, как большинство женщин. Ей тяжело жилось, она заслужила счастье. — Нелл усмехнулась. — А у меня появились сводный брат и сестричка на двадцать четыре года моложе меня. Чудесно, правда?
— У вашей матери родились близнецы?
— Гетерозиготные, — щегольнула словом Нелл.
— Что это значит? — Еще одна уловка матерого политика: в некоторых случаях расписываться в собственном невежестве можно без опасений.
— Из двух разных яйцеклеток. Одинаковые близнецы появляются из одной. Очевидно, в свои сорок с лишним лет мама решила рожать по двое детей сразу. В следующий раз наверняка родит тройняшек.
— А во сколько она родила вас?
— Ей только исполнилось семнадцать. А если вы пытаетесь подсчитать мой возраст, то на Новый год мне исполняется двадцать пять.
— На самом деле я его помню. С тех пор как одна шестнадцатилетняя девица явилась в дом ко мне, подающему надежды политику, без компаньонки. — Он перевел взгляд на пальцы Нелл: колец не было ни на одном. — А ваш муж? Жених? Друг?
— Отсутствуют! — презрительно отрезала Нелл. — А вы женаты? — Вопрос вырвался у нее неожиданно.
— Все еще свободный холостяк.
— И живете все в том же запущенном доме?
— Да, только он уже не запущенный. Я его купил. Вы были правы: хозяин согласился уступить мне дом за сто пятьдесят фунтов. А после эпидемий брюшняка, оспы и бубонной чумы канализацию строят повсюду. Так что теперь и у нас проложили. А на месте выгребной ямы растут отменные овощи.
— Я не прочь увидеть облагороженный дом. — Эти слова тоже вырвались сами собой.
— А я не прочь вам его показать.
Нелл поднялась.
— Мне пора в больницу Принца Альфреда, сегодня у меня операция.
— Когда выпускной?
— Через два дня. По такому случаю из-за границы прибывают мама с отчимом, а из Кинросса — Руби. София привезет Долли, так что вся семья будет в сборе. Не могу дождаться, когда увижу брата с сестрой!
— Вы позволите мне прийти поздравить новоиспеченного эскулапа?
Уже на бегу Нелл крикнула через плечо:
— Ну само собой, черт подери!
Бэда долго смотрел, как удаляется фигурка в развевающейся на ветру черной мантии. «Нелл Кинросс! Сколько лет, сколько зим, Нелл». Он понятия не имел, какое наследство досталось ей от отца, понимал только, что Нелл труженица, как и он сам. Короткое темно-серое платье-мешок, черные ботинки, как у рудокопа, волосы, собранные в тугой узел, ни тени румян или пудры на сливочно-белой коже. Бэда вскинул брови и грустно улыбнулся; сам того не замечая, он взъерошил свою рыжую шевелюру жестом, по которому товарищи-парламентарии узнавали, что Бэда Талгарт принял решение с дальним прицелом.
«Есть люди, забыть которых невозможно, — думал он, направляясь к остановке трамвая. — Я должен снова увидеть ее. Должен выяснить, как она жила эти годы. Если она только сейчас заканчивает медицинский, значит, инженерный все-таки закончила — конечно, если не просидела на каждом курсе года два. Такое со студентками случается».
За годы учебы Нелл многое забыла, но воспоминания о Бэде бережно хранила в особом уголке памяти, излучающем золотистое сияние. Бэда Талгарт! Правильно, давно пора возобновить эту дружбу, признавала она решительнее, чем когда-либо прежде.
Операция продолжалась целую вечность; только в седьмом часу Нелл наконец поспешила к отелю на Джордж-стрит, где остановились ее мать и Ли. В нетерпении она наняла извозчика и всю дорогу подгоняла его криками. Интересно, строга ли мама с малышами? Может, они уже спят, и знакомство с ними придется отложить?
Элизабет и Ли ждали гостью в гостиной номера; задыхаясь, Нелл ворвалась туда и замерла. Это мама?! Она всегда была красива, но теперь казалась богиней любви, излучающей уверенную и неосознанную притягательность. «С виду она моложе меня, — подумала Нелл, проглатывая вставший в горле ком. — Она вышла замуж за любимого и расцвела, как роза». Экзотическая притягательность Ли теперь не так бросалась в глаза. Нелл заметила, что он редко отводит взгляд от жены, а если и отводит, то становится беспокойным. Они одно целое.
Элизабет поцеловала дочь, Ли обнял ее. Нелл усадили в кресло и налили ей хересу.
— Как я рада, что вы вернулись, — повторяла Нелл. — Без вас выпускной был бы уже не тот. — Она огляделась. — А близнецы спят?
— Нет, мы решили уложить их попозже, — объяснила Элизабет. — Они с Жемчужиной и Шелковым Цветком в соседней комнате.
Близнецы родились через одиннадцать месяцев после женитьбы Ли и Элизабет, недавно им исполнилось семь месяцев. Глядя на них, Нелл ощутила такой прилив любви, что у нее из глаз брызнули слезы. Ах, какие милые! Александр походил на обоих родителей: черные прямые волосы он унаследовал от Ли, а овальное лицо и белую кожу — от Элизабет. Глаза, серовато-голубые, как у Анны, окаймленные невероятно длинными загнутыми ресницами и высокие скулы Элизабет сочетались на лице малыша с пухлыми губами Ли. А Мэри Изабелла была вылитой Руби — от золотисто-рыжих волос до ямочек на щеках и огромных зеленых глаз.
