— Не беспокойтесь уж. Васенька! агу!.. Право, спать-то ему не хочется… не сварить ли кашки?…
На другой год Ивану Даниловичу бог дал дочку. Васенька поступил на полное попечение Филата. Филат и на базар сбегай, и свари, и подай, и вычисти, и вымой, и убаюкай Васеньку, и накорми его кашкой, и понянчи его, и везде Филат, и на все ему время: Васенька, как будто по щучьему веленью, спит себе крепко, покуда Филат сбегает за провизией, пока исправляет прочие должности.
Иван Данилович Увалень просто блажен и женой и денщиком. Придет от должности, жена бежит навстречу с Лизанькой.
— На-ко поиграй этой игрушечкой.
— Нет уж, извините, мой-то Васенька получше, — говорит Филат, сидя на разостланном ковре подле Васеньки. — Извольте-ко посмотреть, как мы будем маршировать да выкидывать темп.
И он возьмет красное деревянное ружьецо, начнет выкидывать темп; Васенька, подражая ему, взмахнет ручонками и зальется смехом.
— Ну-ко, ну, сам.
И Филат даст Васеньке в руки ружье; Васенька схватит — хлоп по голове учителя и снова захохочет.
— Молодец!.. Славно!.. Извольте-ко, Иван Данилович, посмотреть за ним, а я подам кушать.
Еще не с большим через год в команду Филата поступила и Лизанька. Иван Данилович на службе, Марья Ивановна кормит и нянчит и убаюкивает Леночку; Филат обложит Васеньку на ковре подушками и игрушками, даст в руки морковку, а сам укачивает на руках Лизаньку. Только что она уснула, он ее в люльку, да и марш.
— Извольте, сударыня-барынька, смотреть, чтоб не убился Васенька, а я сбегаю за молоком.
И сбегает.
Проходит еще год, семья Ивана Даниловича увеличивается, то же самое жалованье растягивается на все потребности; все надо прикрыть; а между тем то там, то сям голо. Но что делать!
К счастию или к несчастию Ивана Даниловича, или ни к тому, ни к другому, полк был переведен на новые временные квартиры. Под штаб назначено было село Притычино. Иван Данилович с семейством своим также прибыл в село Притычино и вскоре заболел было горячкою. Полк отправился в поход, а он остался на несколько дней на месте, чтоб собраться с силами.
В это-то время прибыл в свое имение Чаров. Так как это событие нисколько, казалось бы, не касалось до Ивана Даниловича, то он, поднявшись на ноги, тотчас же сказал Марье Ивановне.
— Поедем, душа моя, пора!
Марья Ивановна убедительно просила подождать денька два-три, покуда посаженная ею курица на яйца высидит цыплят; Иван Данилович согласился.
— Эх, сударыня-барынька, болтуны будут, а не цыплята: и наседке-то не сидится что-то на месте, — сказал Филат, как будто по какому-то предчувствию.
Прошли три дня. Оказалось, что Филат прав, вышли болтуны.
— Ну! едем, господи, благослови! — сказал Иван Данилович, усаживая жену и детей в бричку.
— Да уж поздно.
Только что Филат уселся на козлы, а Иван Данилович занес ногу на подножку брички, вдруг бежит дворовый человек сломя голову.
— Стой! стой!
— Что такое?
— Сделайте милость, сударь, пожалуйте в дом. Барин приказал просить вас Христом богом: госпожа заболела.
— Да, братец… видишь, — сказал Иван Данилович.
— Сделайте милость, хоть на минутку! Уж там не моя будет вина, как вы сами откажетесь.
— Ах ты, господи! — проговорил Иван Данилович с досадой.
— Что ж делать, душа моя! — сказала Марья Ивановна, — нельзя же, люди помощи просят.
— Уж конечно, — пробормотал с досадой и Филат, — как поймали за хвост, так не уйдешь!
— Ну, нечего делать, схожу на минуту, — сказал Иван Данилович.
Навстречу ему другой посланец, третий, наконец сам Чаров.
— Сделайте одолжение, помогите жене моей, — сказал он, взяв руку Ивана Даниловича и ведя его в покой, где Саломея лежала в постели и стонала.
— Ernestine!.. вот доктор.
Иван Данилович посмотрел на нее, взял руку, считает биение пульса, качнул головой. Чаров испугался. «Пустяки!» — думает Иван Данилович.
— Сделайте милость, помогите, я вам буду благодарен по гроб.
— Я принесу лекарства из своей аптечки, это ничего, пройдет, — сказал Иван Данилович.
Нечего делать, надо было вытаскивать из брички чемодан, из чемодана аптечку, из аптечки пузырек.
— Подожди, душа моя, я сейчас, — сказал Иван Данилович жене, — между тем уложите опять все в бричку.
— Да, сейчас! — сказал Филат, — что у барыни-то, верно, спазмы?
— Спазмы.
— Ну, будет такой же час, как у полковницы.
Филат отгадал. Капли поуспокоили чуть-чуть Саломею; но Чаров решительно сказал Ивану Даниловичу, что он его не пустит, покуда жена его не почувствует себя вполне здоровою, и тут же, что называется, с оника дал ему сто рублей серебром. Иван Данилович не из денег, но по доброте сердца и по пиленной просьбе дал слово остаться еще на день, уверяя, что это пройдет само собою. Но когда Иван Данилович возвратился на квартиру, объявил жене, что остается до завтра, вынул из кармана ассигнацию и развернул — Машенька ахнула, а он остолбенел.
Деньги… но кто не знает, что только дай деньги в руку, воображение тотчас же начинает писать бюджет необходимых расходов и так займется этим делом, что все забыто.
Филат повесил голову.
— Что ж, сударь, кушать, что ли, готовить? — спросил он Ивана Даниловича поутру, когда тот торопился навестить вольную.
— Нет, нет, мы поедем сейчас же! — отвечал Иван Данилович, уходя.
— Да! поедем! Барыньке-то голодом просидеть, покуда поедем?
И он начал готовить суп из той самой курицы, которая высидела болтунов.
— Что, как чувствует себя ваша супруга?
— Не совсем еще… вот не угодно ли войти.
— Что, сударыня?
— Скажите ему, что спазмы утихли… но вот здесь болит, — отвечала Саломея по-французски, указывая на бок. — И голова очень дурна.
«Хм! придется составить микстурку…» — подумал Иван Данилович. — Я пришлю вам микстурку, так извольте давать через час по ложке, и все пройдет; а уж меня извините, мне, ей-богу, надо ехать.
— Нет, как вам угодно, я вас убедительно прошу пожертвовать мне несколькими днями, — сказал Чаров.
— Он хочет ехать? — спросила Саломея, — пожалуйста, не отпускай, я здесь умру без помощи… Я чувствую страшное расслабление.
— Я ни за что не пущу его, — отвечал Чаров и уговорил Ивана Даниловича остаться еще на день, потом еще на день.
— Да помилуйте, я не могу, — сказал, наконец, решительно Иван Данилович, — я служу, остался здесь без отпуска, мне надо непременно ехать.
— Ска-а-тина! — сказал по привычке Чаров, но про себя. — Послушайте, Иван Данилович, угодно вам будет принять мое предложение?
