Филату негде уже приткнуться, не о чем похлопотать. Ходит, повеся голову, посмотрит на все да вздохнет. Ивану Даниловичу некогда обращать на него внимание. Иван Данилович написал уже прошение об отставке, отослал с нарочным в город на почту и стережет здоровье Саломеи, которая что-то расхворалась. Марья Ивановна и позабыла о Филате. Она еще восхищается всеми удобствами новой жизни.
Ходит Филат как убитый; сначала звали его на кухню обедать; «убирайтесь вы, с вашим обедом!» — отвечал он. Оставался еще запас черного хлеба, испеченного им для господ и для себя. Отрежет ломтик, съест, запьет водицей и сядет на крылечке или пойдет к воротам, как дождевая туча. Там никто не видит, как он утирает слезы.
Пройдет мимо его Иван Данилович, он встанет и стоит, повеся голову, покуда он пройдет. Но что-то у него на душе, что-то он сказал бы ему, да язык не поворотится. Вот вышел запас хлеба, провианту нет, неоткуда получать, а просить куска хлеба Филат не станет. Денег у него ни копейки.
Думает Филат думу, и надумался. Вошел к Ивану Даниловичу, который занят был составлением лекарства.
— Иван Данилович, — сказал он тихо.
— Что тебе?
— Извольте уж отпустить меня в полк, что мне здесь делать?
И с этими словами Филат утер рукой слезу, выступившую из глаз.
Иван Данилович взглянул на него, и хрустальная ступочка выпала у него из рук, разлетелась надвое; невольным движением столик, на котором он разложился с своей аптечкой, грохнулся; стклянки, пузырьки разлетелись вдребезги.
Марья Ивановна вскрикнула от испугу.
— Иван Данилович, что вы наделали! — вскричал и Филат, бросясь подбирать все с полу.
Иван Данилович всплеснул руками и онемел.
— Это все ты, проклятый! — крикнул он наконец, — пришел тут толковать мне под руку!
— Да, кто ж как не я… Я, Иван Данилович!.. До сей поры служил верой и правдой, худого слова от вас не слыхал; а тут… ну, да уж что говорить! Позвольте мне идти в полк.
— Ступай, убирайся!.. Вот тебе и все… Что я теперь буду делать без аптеки?… Господи!..
— Так так-то, Иван Данилович, на прощанье-то… Бог с вами!.. Прощайте, Марья Ивановна!.. Васенька!.. — И Филат зарыдал, выбежал вон, схватил свою амуницию, накинул сумку на плечи, перекрестился и пошел.
В это самое время Саломея лежала на диване и охала. Чаров ходил в каком-то недобром духе по комнате.
— Долго ль я буду ждать его? этого коновала!
— Послал, ma ch?re… Сам пойду.
И Чаров, нахмурив брови и плюнув, так, чтоб больная не слыхала, пошел к Ивану Даниловичу. Иван Данилович сидел, повеся голову, а Марья Ивановна, приклонив голову к нему на плечо, утирала слезы. Перебитая вдребезги аптечка стояла перед ними на столике, как ящик Пандоры,[246] из которого вышли все их несчастия.
— Что ж, Иван Данилович, — крикнул Чаров, входя, — скоро ли вы?
Иван Данилович и Марья Ивановна вздрогнули от неожиданного его появления и строгого голоса.
— Беда случилась, — проговорил робко Иван Данилович, вставая со стула.
— Что такое?
— Вот… разбилась… — отвечал Иван Данилович, приподнимая с полу отбитое горлышко пузырька.
— Что ж вы будете делать теперь? лечить без лекарства?
— Я напишу рецепт… можно послать в аптеку…
— В какую аптеку? в город: почти сорок верст? Через час понадобится новое лекарство — опять посылай? Десять раз на день будете переменять лекарство, и все посылай?
— Что ж делать… свойство болезни такое…
— Скажите пожалуйста! Больной виноват, что вы не отыщете в своей медицине, чем его вылечить!..
— Нет-с, это не то… Если бы, собственно, болезнь… так на болезнь есть лекарство, — начал было Иван Данилович, но доброе сердце его и робость не договорили правды.
— Позвольте, — сказал он, — я сам съезжу в город, пополню аптечку… поутру я возвращусь…
— У-урод! — проговорил Чаров про себя. — Извольте ехать! да прошу вас скорей!
Приказав запрячь немедленно же тройку в повозку, Чаров, задумавшись и в тревожном духе, сам отправился на конюшню, простоял безмолвно, покуда запрягали лошадей, потом начал ходить по двору; казалось, что он боялся войти к Саломее до возвращения доктора из города.
— Ох! уж мне эти болезни! — проговорил он, наконец, направив стопы к дому. — Оханья, стоны, жалобы… Уурод! говорит, что это не болезнь!.. Здоровая скаатина! По нем все притворяются страждущими, выдумывают разные боли, чтоб только иметь удовольствие пить его поганое лекарство!.. Какая скука!.. Фу! черт! Навязал на шею тоску!..
Между тем Саломея очень грациозно лежала на диване. Когда Чаров вышел торопить доктора, боли как будто утихли в ней; она о чем-то задумалась.
Сильное впечатление боязни быть узнанной матерью и в то же время возгоревшаяся страсть к Георгию, который так хорошо, так вполне созрел для любви, подействовали болезненно на Саломею. Приехав в Притычино с Чаровым и решаясь на полную роль мадам де Мильвуа, Саломея не могла покорить в себе тяжких впечатлений собственной судьбы. Нервы ее были потрясены, дряхлый дом и мрачные комнаты, наводящие уныние и думу о невозвратном прошедшем, о бренности настоящего и неизвестности будущего, развили в ней страх и отвращение ко всему. Присутствие Чарова ей было тягостно; ласк его она не могла переносить; решительность упрочить судьбу свою в лице мадам де Мильвуа исчезла. И вот к расстроенному духу присоединилось притворное страдание то головной болью, то внутренним жаром, то расстройством желудка. Притворство входит в привычку, мнимая болезнь вызывает настоящую, воображаемую беду можно накликать; и все это обращается в боязнь за себя; а медицина за все отвечай. В этом положении была Саломея по приезде в Притычино. Желая восстановить в себе дух, она потребовала доктора.
Доктор на беду его нашелся под руками. Назначил диету, дал лекарства. А лекарства, говорят, из притворной болезни решительно рождают настоящую или, по крайней мере по системе Ганнемана, все признаки. Саломея больна, имеет все права жаловаться на болезнь. Но она чувствует, что от лекарства Ивана Даниловича все хуже и хуже.
Когда послышались шаги Чарова, который, не зная, как сказать ей о несчастии, постигшем аптечку Ивана Даниловича, шел медленно, придумывая успокоительные речи вместо успокоительных лекарств, Саломея вдруг почувствовала снова боль и заохала.
— Боже мой, я страдаю, — проговорила она, — и никто не поторопится подать помощь!..
— Ма ch?re, — сказал Чаров, — успокойся, сейчас привезут лекарство… Вот видишь что: этот Иван Данилович думал продовольствоваться своей глупой аптечкой… но я послал его в город за лекарством, необходимым для тебя… он сейчас же возвратится…
