При последних словах Горст удивленно взглянул на Еву, но страх за него и его безопасность так отчетливо выражался на лице девушки, что он решил обратить их в свою пользу.
— Вы правы, фрейлейн Ева, — подхватил он, — наше положение очень серьезно, очень опасно.
— Я уже вижу это! — воскликнула Ева, и глаза ее наполнились слезами.
— Кто знает, останемся ли мы живы!
— Господи, Боже милосердный!
— Поэтому у меня к вам последняя просьба!
— Все, все, что хотите! — зарыдала Ева, которая только теперь поняла всю опасность положения.
— Я еще раз прошу вашей руки!
Слезы мгновенно застыли, и девушка в немом изумлении остановила взгляд на неугомонном женихе, который в разгар опасности, перед лицом смерти, с тем же душевным спокойствием делал ей предложение, как некогда в замке Мансфельд. На этот раз она была далека от мысли считать это прозаическим; наоборот, теперь ей казалось это высоко романтическим и чрезвычайно льстило, что при таких обстоятельствах просили ее руки.
— И это вы называете последней просьбой? — спросила она.
— Мы не можем знать, что с нами случится через час, — ответил практичный капитан. — Поэтому я как можно скорее хочу обеспечить себе ваше «да».
— Но теперь вовсе не время для этого.
— Конечно, но, коль случай свел нас так неожиданно…
— Случай? Неожиданно? — перебила Ева. — Значит, вы не знали, что я здесь? Разве вы явились сюда не для того, чтобы видеть меня?
— Чтобы видеть вас? Ах, так! — Горсту стало понятно заблуждение девушки, но, по-видимому, поняла свою ошибку и она, потому что в ее голосе послышалось раздражение.
— Говорите, господин капитан: вы пришли сюда не ради меня?
— Нет, Ева, — с достоинством ответил Горст. — Мы на войне, и солдат перед неприятелем не должен отдаваться своим сердечным делам. И уж, во всяком случае, ему не дадут для этой цели пять человек в охрану.
От этого признания бедная Ева точно с неба упала. Она всерьез думала, что Горст ради нее предпринял эту безумную экспедицию в область, занятую неприятелем, чтобы увидеть ее, подвергался опасности попасть в плен и даже погибнуть, и вдруг эта встреча оказалась простой случайностью! Это было слишком жестоко, вся романтика внезапно померкла и все раздражение девушки вырвалось наружу.
— И тем не менее вы говорили мне о своих сердечных делах? — с возрастающей досадой спросила она. — Конечно, так, мимоходом, это, вероятно, допускается и на войне, когда там встречаются случайно и неожиданно. Прощайте, господин капитан!
Она хотела идти, но Горст решительно преградил ей путь, промолвив прежним повелительным тоном, не допускающим возражений:
— Ева, вы останетесь!
— Кажется, вы и меня хотите захватить в плен? — возмутилась она.
— О, с величайшим наслаждением!
— Господин капитан, это оскорбительно, ужасно! Это…
Ева не могла продолжать, несмотря на свое негодование, потому что Горст схватил ее за руку и крепко держал, не обращая внимания на сопротивление; но его только что такой повелительный голос внезапно прозвучал проникновенно и нежно:
— Ева, не будьте так раздражительны! Мы жестоко дрались у Штрандгольма, пробились сюда, и каждую минуту нам грозит смерть. Вы не знаете, как я обрадовался, когда после битвы, после крови и смерти внезапно увидел ваше милое лицо! В этот миг я узнал, что счастье не покинуло меня, что мы будем спасены. Не браните случая, который свел нас; мне он представляется предопределением, лучом света с небес.
Маленькая рука уже давно покорно покоилась в руке офицера, а глаза девушки с безграничным и радостным удивлением остановились на лице говорившего.
— Фриц, — тихо промолвила она, и ее голос зазвенел от волнения, — Фриц, я думаю, вы даже можете быть поэтичным!
— Я могу быть всем, чем хотите! — воскликнул Горст в восторге от того, что первый раз услышал свое имя из ее уст.
Ева прислушалась с величайшим удовольствием к тому, как он, наконец, решился на романтическое любовное объяснение, которого она так страстно ждала. Но судьба не дала ей возможности испить до дна сладостную чашу, а капитану развить свое внезапно вспыхнувшее поэтическое вдохновение, так как именно в этот миг вернулся Янсен с Отто.
— Все прекрасно, — доложил он. — Лодка там.
Горст быстро обернулся к нему.
— Где она?
— В бухте, четверть часа ходьбы отсюда.
— А кто при ней?
— Двое датчан, слуги графа. Вы ведь умеете управлять лодкой, а то я возьму это на себя.
— Благодарю, я уже привык к морю. Унтер-офицер Мертенс!
— Господин капитан! — прозвучал ответ снизу.
— Позовите наших людей!
— Слушаю.
Ева выглядела слегка обиженной: она не могла понять, как с высоты таких идеальнейших чувств капитан сразу мог окунуться в холодную действительность, но Фриц Горст снова сделался солдатом с головы до пят. Собрав вокруг себя людей, вызванных Мертенсом, он так же отчетливо и ясно отдавал приказы, как сватался:
— Слушай! Дело серьезное! Неподалеку отсюда находится лодка, завладеть которой мы должны во что бы то ни стало. Людей надо захватить как можно осторожней, по возможности не причиняя им вреда. А когда мы будем в море, они могут кричать сколько угодно. Отто, ты оставайся и попытайся задержать наместника и его свиту только на четверть часа, этого достаточно.
— Положись во всем на меня! — восторженно произнес Отто, радуясь тому, что наконец-то ему поручена важная роль.
Тем временем Арнульф осмотрелся и взвел курок ружья.
— Я буду прикрывать арьергард, — сказал он. — Теперь вперед!
Горст еще раз подошел к девушке, стоявшей в стороне и боязливо наблюдавшей за этими приготовлениями.
— Прощайте, Ева! — тихо, но с прежней сердечностью произнес он.
Голубые глаза девушки наполнились слезами, и рыдания заглушили ответ.
— Фриц, только бы вы скорее оказались в безопасности! — прошептала она.
Горст улыбнулся, целуя ее руку.
— У меня есть теперь ваше обещание счастья! До более радостного свидания!
Встав во главе отряда, он повел его в лес, и Арнульф присоединился к ним. Несколько минут отряд, молча двигавшийся по лесу, был виден за деревьями, а затем скрылся из глаз.
Оставшиеся беспокойно смотрели наверх, где, к счастью, никто еще не показывался.
— Фрейлейн Ева! — прервал, наконец, вполголоса молчание Отто.
— Что? — спросила она, не спуская взора с горы.
— Я знаю, почему Фриц отослал меня к лодке, но не сержусь на него за это. На этот раз я был действительно совсем лишний, я вижу это.
