— В городе гуторят англичане какие-то, тоже, как вы по ученой части приехали, — отозвался тот. — У подрядчика Никифорова артель копателей наняли. Недели две как в земле ковыряются.
— А что англичане в Саратове забыли? — удивился Голицын.
— Город древний ищут, — вступила в разговор бабенька. — В дальние времена, при ордынском еще иге, сказывают, на Соколовой горе город большой стоял, потом его то ли забросили, то ли сожгли. Ничего не осталось.
— Красивое место. С военной точки зрения — весьма удобная позиция. Говорят, там пугачевская ставка была? — поинтересовался Антоан, пытливо взглянув на Селиванова-старшего.
— Была, — неохотно ответил тот. — Батарея там его стояла, по городу палила. Многие среди нас его и вправду за императора Петра Федоровича принимали, потому и передались ему. А он разбойник, как вошел в город, колодников да воров из острога повыпустил, хлебные да соляные амбары растворил, дома разграбил, народу сколько извел… Беда. Казнил и миловал, пока сам в бега не ударился. Спаси нас Господи от смуты, — подвел итог Иван Афанасьевич, широко перекрестился и поднялся из-за стола.
Следом за ним потянулись и остальные. Уже в дверях столовой Антоана окликнула бабенька.
— Мечислав Феллицианович, я завтра ближе к полудню по лавкам и магазинам намереваюсь проехаться, может, составите мне компанию?
— Любой ваш каприз, несравненная Аграфена Федоровна, — мгновенно откликнулся Антоан. Маленькая старушка все более и более завоевывала его привязанность, ну, если предположить, что он способен испытывать столь мало привычное для него чувство.
— Вы меня очень обяжете. Вот и Грушеньку с собой прихватим, нечего ей целыми днями взаперти просиживать.
Где-то внутри у князя прозвучали тревожные колокольчики. Видеть Грушу для его натуры было не легким испытанием, как будто дразнишь голодного тигра куском мяса, так и подмывает выйти из роли праведника господина Марципанова и выпустить на вольные хлеба распутника и обольстителя князя Антоана Голицына. Допустить этого было нельзя. Как бы велико ни было искушение. И чтобы не проиграть в борьбе с самим собой, действовать надо было быстро и без всяческого промедления. А посему, поднявшись наверх в свои незатейливые апартаменты в самом решительном настроении, он велел позвать Африканыча. Тот появился в мгновение ока, торопливо вытирая бороду от остатков обеда.
— Багаж мой прибыл? — огорошил его странным вопросом Голицын.
— Прибыл. Только распаковывать ваш гардероб я не стал, — начал объяснять дядька и, неодобрительно глянув на старый комод, добавил: — Ему и места-то тут не хватит.
— И не распаковывай. Мы уезжаем.
— Как? Куда? — оторопел Африканыч.
— Завтра, ближе к вечеру, в Озерки. Прикажи приготовить мою коляску, — кратко пояснил Антоан.
— С чего б это вдруг? — пытливо глянул на него дядька. — Какая муха вас укусила? Чем у Селивановых вам не любо? Они же на вас надышаться не могут, — пожевал он губами. — Да и трактат научный здесь писать сподручнее, все под рукой: и ловли, и язи, и утопленники.
— Нечего зубы скалить! — оборвал его Антоан, ни с того ни с сего пнув ногой ни в чем не повинный комод. — Уехать мне надобно!
— Да что ты, Антоша, что ты, — обеспокоился Африканыч. — Надо так надо. В четверть часа все соберу.
— Степан, — еле сдерживая раздражение, сказал князь, — не надо в четверть часа, я сказал «завтра к вечеру», а пока никого не беспокой и никому ничего не говори.
— Как же так, барин? Мы что, у Селивановых ложки серебряные сперли, коли так тайно в путь собираемся?
— Да что же это такое! — не выдержал Антоан. — Совсем нюх потерял, старый! Будешь перечить — собственноручно выпорю! В деревню сошлю!
— Окромя Озерков, вам меня ссылать некуда, — вздохнул Африканыч. — А пороть… ну, выпори, авось полегше станет, Антоша.
Голицын еще раз саданул сапогом, только уже по двери, и не заметил, как ноги сами собой вынесли его из дома. Внутри все корежило и горело огнем, и он не знал, куда и зачем идет, да что идет, почти бежит. Ему вдруг стало казаться, что где-то здесь, на этой улице или той, за тем или, возможно вон тем, поворотом, откроется что-то до зарезу необходимое, нужное, как… как глоток воздуха для утопающего. «Забыть, забыть о прошлом», — пронеслось в его голове в тот миг, когда он, поворачивая за угол, врезался в какого-то человека. Князь шагнул назад, поднял голову, взгляд его скользнул по зеленому с красным мундиру Вологодского Конного полка и уперся в ненавистные, хмурые, как курляндское небо, глаза Ивана Федоровича Тауберга…
Окажись в подобном положении Мечислав Феллицианович Марципанов, чиновник четырнадцатого класса, то он, несомненно, рассыпался бы в извинениях перед кавалерийским подполковником и последовал бы дальше, пунцовея щечками от случившейся нечаянной досады. Однако нос к носу с подполковником Таубергом столкнулся заклятый враг, гедеминович, его сиятельство князь Антоан Голицын. Посему никаких извинений со стороны князя не последовало, как, впрочем, и со стороны Тауберга. Неприятели, застыв, какое-то время стояли друг против друга, приходя в себя от столь неожиданной встречи, после чего князь Антоан, выставив вперед начищенную Африканычем штиблету и нацепив на физиономию одну из препахабнейших усмешек, заявил:
— Бонжур, любезнейший. Вижу, вы не забыли обстоятельства нашей последней встречи?
— Ни в коей мере, князь, — заверил его Тауберг.
— И, конечно, помните, что между нами осталось одно незавершенное дельце?
— Совершенно верно.
— Которое нам необходимо завершить.
— К вашим услугам.
— Значит, вы никуда не торопитесь?
— Теперь уже нет.
— Славно. Пистолеты у вас имеются?
— Нет, к сожалению.
— Печально. И у меня нет. Знаете, не хочется откладывать наше дело в долгий ящик. Иначе, — Голицын усмехнулся, — вы опять кому-нибудь срочно понадобитесь.
— Что вы хотите этим сказать? — потемнели глаза Тауберга, как это обычно случалось, когда он начинал впадать в ярость.
— Только то, что сказал, — сахарно улыбнулся Голицын. — А вы что подумали?
— Где здесь ближайший оружейный магазин? — не сводя ясного испепеляющего взора с бывшего мужа своей жены, процедил сквозь зубы Иван.
— Понятия не имею, — пожал плечами, продолжая лучисто улыбаться, Голицын. — Но ход ваших мыслей мне нравится.
— Плевать мне на то, что вам нравится, — хмуро буркнул Тауберг и, завидев проходящего мимо мужичка, обратился к нему:
— Милейший, можно вас?
— Ась? — приостановился мужик.
