У него бухало сердце, дрожали руки, а он смотрел на ее губы и… думал о том, как бы поцеловать ее снова.
Уильям резко встал.
Господи, если он сейчас же не уйдет, он совершит поступок, о котором точно пожалеет!
Шарлотта тоже поднялась, опустив руки.
— Милорд? Что-то не так?
Уильям едва не застонал, чувствуя, как задыхается. Всё было не так! Он не должен был так смотреть на нее, на губы, тепло которых отчетливо помнил. Не должен был желать, чтобы она назвала его по имени. Не должен был…
Боже, она ведь спасла ему жизнь, поступила так храбро, что он едва ли не восхищался ею. Она послала за доктором и позаботилась о нем, а потом смогла скрыть всё это и благополучно отправила его домой. Она проявила находчивость, сострадание и доброту к человеку, который ничего для нее не значил, который попрал все устои, сорвав у нее поцелуй вместо благодарности, а сейчас, вместо того, чтобы еще раз поблагодарить и уйти, он стоял, смотрел на ее губы и думал только о том, как бы поцеловать ее в очередной раз. Чтобы воскресить те невероятные чувства, которые она заставляла его испытывать.
Внезапно все мысли, всё на свете отошло в сторону. Такой жажды Уильям никогда в жизни не испытывал. Она притягивала его, манила так, как ни одна другая женщина на его памяти. Может, он выдумал действие того поцелуя? Господи, может он действительно просто по глупости придал всему произошедшему слишком большое значение?
Это можно было выяснить только одним способом.
Господи, он рехнулся, если думал об этом всерьез!
— Милорд, с вами всё в порядке? — вновь услышала он ее низкий, взволнованный, волнующий голос.
Волосы на затылке встали дыбом. Сердце колотилось так, что едва не выпрыгнуло из груди.
Обернувшись, Уильям быстро посмотрел на прикрытую дверь. Никто не увидит, никто ничего не узнает. Он просто коснется ее губ и убедится, что всё выдумал, что всё это было плодом его больного воображения. Иначе и быть не могло. И тогда он успокоится, отступится и уйдет с миром, и не станет больше смущать ее.
Да, он действительно сошел с ума, если пришел в дом порядочных людей, остался наедине с незамужней девушкой и собирался поцеловать ее, чего бы это ему ни стоило. Но он не видел другого выхода.
Уильям повернулся к ней.
Шарлотта с прежним удивлением смотрела на него.
— Хотите чаю? — любезно предложила она, волнуя его кровь своим пристальным взглядом.
Он задыхался, голова кружилась, но Уильям больше не видел ничего, кроме нее. И ее пленительных, притягательных губ.
— Не хочу.
— Тогда может угощения? Бисквиты. Вы любите бисквиты?
Перед ним уже стоял самый сладкий бисквит на свете, завернутый в муслин лимонного цвета.
Какая она стройная, как маняще притягивает его эта матовая кожа ее груди, шее, лице…
Уильям как завороженный шагнул вперед.
— Ничего не нужно, — пробормотал он, едва расслышав собственный голос.
Глаза ее округлились, когда Шарлотта увидела, как он приближается.
И стала невольно пятиться
— Что вы делаете?
Он продолжал надвигаться на нее, внезапно уловив нежный аромат сирени и жасмина. Сердце его забухало еще сильнее.
— Шарлотта, — он сглотнул. — Ты можешь…
— Что?
— Помолчать.
Она изумленно вскинула брови и остановилась.
Он остановился перед ней. Запах сирени стал просто убийственным, заполнив все его легкие.
— Я думаю.
На этот раз глаза ее расширились от изумления.
— О чем вы думаете? — с тем же изумление спросила она, а потом… так очаровательно нахмурилась, что перехватило дыхание. — О чем вы думаете? — уже с подозрением осведомилась она, сверкнув на него своими прелестными глазами. Как будто догадалась о его намерениях.
Господи, она была действительно восхитительной и непростительно проницательной!
Уильям едва мог дышать, чувствуя, как тонет в глубинах ее глаз.
— Тебе не понравится мой ответ, — хрипло промолвил он, придвинувшись к ней еще ближе.
Она застыла под его взглядом, и это ужасно ему понравилось. Нравилось думать, что он может так действовать на нее. Как действовала она.
— О чем вы думаете! — требовательно спросила она, выпрямив спину.
Как же он хотел, чтобы она назвала его по имени! Она ведь называла его имя в ту ночь и не раз.
Уильям думал о том, целовать ее медленно и не спеша, или просто прижать к себе, накрыть ее губы и пить ее до тех пор, пока не утолит эту сводящую с ума жажду?
Боже правый, он действительно собирался поцеловать ее!
Скорее, пока их не прервали.
Они стояли у камина, боковая панель которого прижималась к ее спине. Уильям нахмурился, не желая делить ее даже с камином. Яркие лучи падали на ее лицо, заставляя кожу мерцать, а темно-золотистые волосы сверкать. Глаза ее изумленно смотрели на него. Он вдруг вспомнил, как десять дней назад, сидя на том диване, он обнял ее и притянул к себе. Она не стала сопротивляться и доверчиво прижалась к его груди. Он помнил, как она коснулась пальцами его лица, как погладила щеку, провела этим дивными пальцами по его волосам, будоража сознание.
Такое невозможно было выдумать. Уильям помнил, как склонил голову и коснулся ее губ своими, как он целовал ее, целовал и никак не мог напиться ею.
У него снова закружилась голова. Дыхание оборвалось, а тело напряглось от совершенно очевидной потребности. Она стояла к нему так невыносимо близко, что он чувствовал даже тепло ее тела. И не мог оторвать взгляд от ее губ. Господи, ее губы! Почему он раньше не видел эти губы? Розовые, манящие, потрясающие… Он перецеловал столько губ, но ни одни не могли сравниться сладостью с ней. Самые идеальные, самые притягательные губы, какие он мог только вообразить себе. Губы, которые столько раз видел во сне, что уже счет им потерял.
Господи, ее губы!
Он должен был поцеловать ее губ, иначе просто сойдет с ума. Иначе решит, что всё, что было той ночью, оказалось просто сном. Не мог один простой поцелуй так сильно сокрушить его, так подействовать на него. Он ошибался, несомненно ошибался. У нее такие же обычные губы, как у других. Просто в тот момент, охваченный болью, он слабо соображал, и придал произошедшему непомерно большое значение.
Уильям покачнулся и… придвинулся к ней еще ближе, касаясь сапогом ее ноги.
— Милорд? — раздался ее сдавленный шепот.
В голове у него что-то щелкнуло. Уильям напрягся еще больше, теперь желая ее губы так, как ничего до нее. Он был обязан снова поцеловать ее, снова ощутить вкус этих губ и убедиться, что не выдумал их. Иначе просто не сможет уйти отсюда, не сможет отпустить ее.
— Уильям, что с вами?
Странная дрожь прокатилась по всему телу, зажав в болезненных тисках его сердце. Его имя, произнесенное этими губами, показалось верхом совершенства. О да, Господи, да, он хотел, чтобы она снова назвала его по имени, чтобы простонала его имя, чтобы забилась в агонии желания и шептала его имя до тех пор, пока он…
Уильям обнял ее и притянул к себе. Его рука наконец сомкнулась на тоненькой, девичей талии, и он мгновенно почувствовал, как она дрожит.
Она ошеломленно застыла и уперла руки ему в грудь. Ее потрясенные, округлившиеся темно-серые глаза уставились на нее.
— Что вы делаете?
Он задыхался от потребности коснуться ее. Уильям склонил голову, как в тумане потянувшись к ней, и совершенно отчетливо понимал, что ни ода женщина до нее не вызывала в нем таких неконтролируемых, сокрушительных чувств.
— Вот это, — ответил он и накрыл ее губы своими.
Господи, да! Какое блаженство.
Она застыла, застонала и… и просто стояла, позволяя ему касаться себя. Его на миг парализовало, всё внутри него застыло, затем напряглось, а потом он накрыл ее губы жадно, жарко. С такой потребностью, какую никогда в жизни не испытывал. Будто, если бы не коснулся ее, мог просто погибнуть. Она встрепенулась. Руки ее зашевелились у него на груди. Невольные поглаживания этих тонких пальцев вызвали в нем такую острую судорогу, что у него волосы на затылке встали дыбом. Боже, оказывается, он не выдумал всё это! Он не только целовал ее. У нее были самые сладкие, самые желанные губы, которые он когда-либо целовал. И собирался поцеловать еще раз…
