– Я хочу сделать тебя своей, Иласэд, прямо сейчас, – сказал он, и в его голосе уже не было никакой насмешки. – Скажи мне, что ты не боишься. – «Пожалуйста».
Она только помотала головой из стороны в сторону. Она все еще держала руками свою юбку, и он осторожно разжал ее пальцы. Он путался в ее одежде; весь предыдущий опыт вылетел у него из головы; дрожащие пальцы и быстрое дыхание выдавали спешку и вожделение.
Каким-то образом, оставаясь молчаливой и неподвижной, она превратила его в алчного зверя. Когда его руки нашли ее груди и обхватили их, Лахлан издал гортанный вздох облегчения. Скоро он утолит свою жажду.
Он поднял ее платье выше, к самой груди, и там оно скомкалось и запуталось. Он выбранился отчасти от отчаяния, отчасти потому что стало смешно. На помощь пришла Иласэд – она села и стянула платье через голову.
Потом проделала то же самое со своим бельем. Наконец она оказалась полностью, великолепно обнаженной.
Еще минута – и он тоже был наг.
Приличная женщина остановила бы его руки, или отодвинулась, или сказала бы «нет», когда он сообщил о своих намерениях. Но она пренебрегла этими вехами, старательно указывающими путь к продуманной жизни. Неизбежное осуждение просто не имело никакого значения. Гордость была похоронена под будущим одиночеством. Последствия обладали меньшей властью, чем любопытство. Она была страшно одинока, она покинула родину, а теперь ей предлагали ночь свободы с человеком из ее народа. Слышать гэльскую речь и шотландские волынки, побыть какое-то время шотландской девушкой – все это казалось даром, ниспосланным свыше. Ей хотелось всего того, что было родным, всего того, что приказали забыть, и чувство это было слишком живым для приличного общества, страсти – слишком сильными для человека ее положения. Ей хотелось на несколько часов побыть той, какой она могла бы быть, если бы обстоятельства не изменили ее жизнь.
А больше всего она хотела его.
Ей хотелось бы, чтобы от нее пахло розами, чтобы волосы у нее были расчесаны до блеска, чтобы платье было из шелка. Но она не стала бы менять час или место их соединения. Пусть все произойдет здесь, в Гленлионе, и звуки волынок будут тихим и мечтательным фоном происходящего. Она навсегда запомнит все это.
Лахлан коснулся губами ее сосков, и она выгнулась в удивлении. Она обхватила руками его голову, пальцы ее запутались в его густых волосах. С неожиданной властностью она привлекла к себе его губы, и его тихий смех тут же превратился в гортанный стон.
Никогда еще ни одна женщина не обнимала с такой жадностью свою гибель.
Все ее существо требовало того, о чем она мечтала в эти дни. Требовало его. Лахлана.
Он гладил ее в сокровенных местах, и она тихонько постанывала. Он наклонился и прошептал что-то ей на ухо, какие-то хриплые и красивые слова на гэльском языке. Это было очень уместно, именно сейчас, под открытым небом, когда свидетелями были только земля и звезды.
Она раздвинула ноги, молча призывая его. Он тут же отозвался, опустился на нее и вошел резко и внезапно.
И остановился, услышав тихий стон боли. Обнял и прошептал:
– При других обстоятельствах я бы порадовался твоей невинности, Иласэд, но вряд ли теперешние обстоятельства подходят для этого.
Странно было в такой момент слышать юмористические замечания.
Она пошевелилась под ним, обхватив руками его бедра и побуждая войти глубже. Боль, которую она при этом почувствовала, сопровождалась его бранью, тихой и страстной. Боль эта не была невыносима, хотя то, что находилось внутри ее, было твердое, как железо, и почти такое же тяжелое.
– Моя невинность больше не препятствие, – пробормотала она, стараясь скрыть улыбку. Но тут он начал ее целовать, а потом поднял голову и посмотрел на нее. В темноте она не могла различить выражения его лица. Рассердился ли он?
– Мы потеряли напрасно несколько дней, – сказал он.
– А сейчас теряем драгоценные мгновения, – сказала она. И снова он почувствовал голод. Лахлан схватил ее за руки, сплетая свои пальцы с ее пальцами.
– Пойдем со мной, Иласэд, потому что я не могу ждать. – И он принялся наносить удары медленные и длинные; ритм их был стар, как время.
Она не сводила глаз с его лица, хотя оно было окутано мглой. Дженет знала, что он тоже смотрит на нее.
Чувства, которые она испытывала, постепенно отодвинули боль на второй план. По спине время от времени пробегал блуждающий огонек; внутри словно загорелся шнур, и пламя поднималось вверх и охватывало ее целиком. Пламя это было окрашено в оранжевый, красный, синий и ярко-лиловый цвет и во все оттенки этих цветов, какие только можно себе представить.
Она закрыла глаза, чувствуя себя беспомощной перед этим пламенем. Лахлан целовал ее, что-то шептал на ухо. Tha gaol agam ort. Она хорошо знала эти слова, часто слышала их от своих родителей. Я тебя люблю. Кожа его была липкой от пота, руки сжали ее бедра, и Дженет закричала, а он поцелуем заглушил ее крик, побуждая этим поцелуем коснуться всех цветов волшебной радуги, стать частью его, как он уже стал частью ее.
Он унес ее, этот грабитель, туда, где она никогда еще не бывала, туда, где не было молчания и одиночества, а только рыдающая радость и где связаны воедино плоть, рассудок и сердце.
Когда все было кончено, когда ночь уже неохотно уступала место первым осторожным рассветным лучам, Дженет обняла его, не чувствуя ни стыда, ни сожаления из-за своего поступка.
Ведь Лахлан – возлюбленный ее сердца.
Он спешился, не доехав до дома, и принял ее в свои объятия.
– Ты устала, девочка, – ласково сказал Лахлан, с улыбкой глядя на ее сонное лицо.
Всю дорогу домой она дремала. Он хотел оставить ее в Гленлионе, но побоялся вызвать этим поступком недовольство в своей новой семье. Ее родители – англичане, они не поймут, что их шотландский брак имеет такую же законную силу, как и те, что заключаются в Англии. Может быть, Лахлан сможет поговорить с ее отцом и сделать так, чтобы тот поторопился со свадьбой. Лахлану претила мысль о том, что придется оставить Иласэд здесь. И к тому же он понимал, что ему не очень-то хочется ждать еще много дней, пока они не обвенчаются на английский манер.
Лахлан представлял себе, что скажет Коннах, если он сообщит ему об этом.
Она обвила руками его шею и зарылась в нее лицом. Что-то пробормотала. Прикосновение ее губ было очень возбуждающим. Но Лахлану предстояла долгая поездка обратно, а Иласэд нужно быть в постели прежде, чем взойдет солнце.
– Девочка, – сказал он, – я и впрямь утомил тебя, но сейчас ты должна проснуться. – Она даже не попыталась открыть глаза, и он едва заметно улыбнулся.
