Он поставил ее на землю. Она припала к нему, потом вздохнула и выпрямилась, слегка покачиваясь.
– Мне следовало ощущать себя грешницей, Лахлан. Или хотя бы распутницей. Но я этого не ощущаю. Разве это не безумие с моей стороны?
– Мы не сделали ничего дурного, – возразил он, растирая ей руки от плеч до запястий. Она откинула голову назад и закрыла глаза. Мгновение расставания становилось все тяжелее. – Мы ничего не сделали такого, за что церковь могла бы нас наказать. – Он поцеловал ее в лоб. – Теперь я не могу называть тебя девочкой, да? Но я привык называть тебя Иласэд. Может быть, ты предпочтешь, чтобы я называл тебя так, а не твоим первым именем? Оно некрасивое, мне кажется, и совсем тебе не подходит.
– Дженет не такое уж некрасивое имя. – И она снова припала к нему, все еще не проснувшись окончательно.
– Дженет? – Он отодвинулся и заглянул ей в лицо. Она неохотно открыла глаза. – У тебя что, целый набор имен? Я говорю о Харриет. Это имя мне не нравится. Оно тебе не идет.
Она шире открыла глаза и медленно тряхнула головой:
– Меня зовут не Харриет.
Он провел рукой по волосам. Ему показалось, что он неправильно расслышал ее слова. Или, возможно, он все еще спит на траве в Гленлионе, удовлетворенный, довольный и более уверенный в своем будущем, чем прежде.
– Меня зовут не Харриет, – повторила она. Голос ее звучал тихо, но он хорошо расслышал сказанное.
Он покачал головой:
– Нет, Харриет. Ты дочь сквайра Хэнсона. Моя английская невеста.
Его слова показались Дженет мелкими пулями, которые попали ей прямо в сердце. Его английская невеста. Что, конечно же, означает, что сам он не какой-то шотландский разбойник, не просто обитатель Гленлиона, а лэрд клана Синклеров.
Она видела его лицо в рассветном сумраке. Его глаза, казалось, кричали.
– Я не Харриет, – прошептала Дженет. Она отступила от него на шаг. На это ушло бесконечное количество времени, как будто она проделала большое расстояние. – Меня зовут Дженет. – И она отступила еще на шаг. И еще. – А ты лэрд Синклеров, да? – Голос ее дрогнул.
Лахлан кивнул. Всего один раз. Кивнул коротко, резко.
– Разве ты этого не знала, девочка? Мой клан был рядом с нами всю ночь. Они встретили тебя как мою будущую жену.
Она снова и снова мотала головой. Но отрицанием нельзя было заставить это мгновение исчезнуть, нельзя было уничтожить предыдущие несколько дней. Дженет полюбила его, полюбила его улыбку, его смех, его грустное признание, что он покончил с разбойными набегами. Лахлан полюбил ее, и она обнимала его, когда он содрогался рядом с ней, и он целовал ее, когда она стонала. А теперь он стоит и смотрит на нее как на привидение.
– Я не Харриет, – повторила она.
– Тогда кто же ты? – Эти слова прозвучали не громче, чем шепот, несмотря на всю их резкость. Не показался ли ему этот миг излишне странным? Как будто в нем не было ничего реального, как будто то был сон, вызванный слишком большим количеством, съеденных засахаренных фруктов или выпитого вина.
– Я компаньонка Харриет, – тупо сказала Дженет. – Я читаю ей книги, когда ей скучно, разматываю для нее нитки и растираю ей виски. Вот и все. От меня не зависит мир на границе, и я не могу принести тебе богатого приданого.
Молчание лежало между ними, словно долина, где ничего не растет. Не было произнесено никаких объяснений, извинений или сожалений. То, что думала Дженет, невозможно было выразить словами, а то, что чувствовал Лахлан, скрывалось за его молчанием.
Рассветное небо светлело. Их странное молчание было прервано птичьим щебетом. Природа подавала знак тревоги.
– Тебе лучше войти в дом, пока тебя не заметили.
Дженет молча кивнула.
Они могли бы сказать друг другу очень многое, но не находили сил выговорить ни слова. Она опустила глаза, повернулась и ушла.
Он приказал себе не смотреть ей вслед, отвернуться с такой же легкостью, что и она. Но он все равно смотрел на нее. Надежда, которая так весело охватила его, когда он с ней встретился, и которая постоянно крепла в ее присутствии, исчезла. С Дженет исчезла и его вера в будущее.
Сколько часов эта вера жила в нем? Иласэд все старательно подсчитала. Десять часов – и одна волшебная ночь. Только и всего.
– Кто он, Дженет? – раздался голос в Желтой гостиной. Она остановилась и повернула голову. Перед ней стоял Джереми.
Она посмотрела на стул, пододвинутый к окну. Да, он все видел. «Это будущий муж вашей сестры. И мой любимый». Этих слов она не произнесет никогда. Разве ей не следует чувствовать еще больший стыд? Но она чувствовала себя только опустошенной, как будто утратила какую-то часть себя. Какой-то самый важный орган. Сердце? Чем именно человек ощущает значимость подобных вещей? И было не важно, что сейчас Джереми заклеймит ее как распутную женщину.
– Вы все время следили за мной?
Судя по его лицу, он, очевидно, не ожидал такого вопроса. Как это несправедливо с ее стороны. Ведь он следил за ней не просто так. Он делал все, чтобы ее исчезновений никто не заметил. Он всегда был добр. Быть может, чересчур внимателен, даже когда потакал ее распутству. Как ему удавалось отвлечь от нее внимание Харриет? Выслушивая жалобы своей сестрицы? Играя с ней в вист в те часы, когда Харриет могла бы проверить, чем она занята?
– Если вы проскользнете наверх прямо сейчас, никто вас не заметит.
Дженет воззрилась на него. Он был двумя годами старше, но она всегда думала о нем как о младшем. Как о человеке, который только что вышел из юношеского возраста; но было в нем теперь что-то такое, что она поняла – Джереми возмужал с тех пор, когда она видела его в последний раз. Или, возможно, это ей показалось, потому что она сама изменилась так разительно.
– Почему вы не бьете тревогу, Джереми? Расскажите Харриет, что вы узнали.
– Вам будет легче, если вас накажут, Дженет? – В голосе его звучала такая доброта, что Дженет заморгала, чтобы смахнуть навернувшиеся на глаза слезы.
– Думаю, нет, – сказала она. – Спасибо, Джереми.
Он дошел с ней до лестницы, остановился и смотрел, как она поднимается наверх. Подниматься было трудно, словно она всходила на высочайшую гору. Когда Дженет остановилась и оглянулась, то увидела, что он хмуро смотрит на нее.
– Если в моих силах что-то для вас сделать, Дженет, я сделаю.
– Спасибо, Джереми.
– Вы дадите мне знать, когда потребуется моя помощь?
– Да, Джереми, я дам вам знать.
Он говорит о скандале, это ясно. Если кто-то узнает о том, чем она занималась этой ночью, или, если окажется, что она беременна, ее с позором выгонят из дома.
Она тихо открыла дверь своей комнаты, тихо закрыла ее за собой, села на край кровати, обхватила себя руками. Дженет сидела, раскачиваясь из стороны в сторону, и это движение странным образом действовало на нее успокаивающе.
