Ребекка повернулась, чтобы уйти, но, вспомнив еще кое о чем, остановилась.
– Скажите-ка мне еще вот что, Глэдни. Вы ведь не всегда говорите с ирландским акцентом. Как это у вас получается?
– Это меня и самого беспокоит, дорогая, – совершенно серьезно ответил Глэдни. – То он есть, то его нету. Сам не пойму, как это получается.
Когда Глэдни с Ребеккой разошлись в разные стороны, каждый по своим делам, в противоположном конце ярмарки Оскар Сталл встретился со своим новым наездником Редом Паркером. Это был крохотный человечек с близко посаженными глазками-бусинками, злобным взглядом, ярко-рыжими взъерошенными волосами, крючковатым, словно ястребиный клюв, носом и тонким, почти беззубым ртом. Он постоянно злился на весь белый свет за свой неказистый рост, и эта злость составляла отличительную черту его характера.
– Помни, – внушал ему Сталл, – нужно обязательно столкнуться с двуколкой, иначе колесо может не отлететь. Ты должен подъехать к двуколке Хокинса как можно ближе, но самому при этом удержаться. Справишься?
– А как же, мистер. Сталл, – нахально заявил Паркер и углубился в созерцание своих ногтей, словно задача, которую поставил перед ним Сталл, была не бог весть какая сложная.
– Смотри у меня! – рявкнул Сталл. – Не справишься – я тебя в порошок сотру! Я не потерплю, чтобы Хокинс опять взял надо мной верх!
Паркер улыбнулся, и улыбка эта не только не смягчила его лица, а, наоборот, сделала его еще более злобным.
– Не волнуйтесь, мистер Сталл. Вот увидите, его наездник будет сидеть в пыли на своей заднице и думать только о том, как бы не попасть под колеса прочих двуколок. Будем надеяться, что шкура у него толстая, да и башка крепкая, а то ведь если лошадь ненароком ударит по ней копытом, она и расколоться может как орех!
Прямо напротив места проведения конных состязаний располагался отель, ставший известным еще во времена Гражданской войны, когда в нем размещался штаб армии генерала Гранта. Теперь, когда Грант был президентом Соединенных Штатов, отель обрел бешеную популярность. Здесь постоянно толпился народ, а в последние три дня вообще было не протолкнуться: в городе полным ходом шла ярмарка с непременным ее атрибутом – конными состязаниями, и большинство жокеев, тренеров и владельцев лошадей остановились именно здесь.
Было одиннадцать часов утра, и в вестибюле уже собралась огромная толпа. Шум вокруг стоял такой, что разговаривать, не повышая голоса, было невозможно. Чтобы тебя услышали, приходилось кричать во все горло, что все и делали, отчего создавалось впечатление, будто находишься в сумасшедшем доме. Небрежно размахивая стаканами с выпивкой, сигарами и даже пачками денег, мужчины пытались протиснуться к окошку, чтобы успеть сделать ставку на приглянувшуюся им лошадь. Все торопились: состязания должны были вот-вот начаться. Женщины тоже были захвачены всеобщим волнением и орали не меньше мужчин, и время от времени то тут, то там слышался их визгливый смех.
Лишь жокеи вели себя спокойно. Они уже успели облачиться в свои яркие камзолы и теперь выделялись среди серой толпы, как пестрые цветы среди капусты. Как повелось еще со времен проведения первых состязаний в Древнем Риме, все спортсмены перед стартом сосредоточивались, готовясь к предстоящим испытаниям.
Но не все участники предстоящих соревнований толпились в вестибюле. Некоторые, например, наездник Хокинса, все еще переодевались. Камзол Ребекки, ярко-красного цвета, пока лежал на кровати, а сама она сидела в брюках на ее краешке и натягивала высокие, великолепно начищенные сапоги. Покончив с этим, девушка подошла к зеркалу и, улыбаясь, взглянула на свое отражение.
– Интересно, что будет, если я вдруг выйду на скаковую дорожку в таком виде? – задумчиво сказала она и хихикнула. – Наверняка произведу больший фурор, чем если выиграю скачку. Нужно будет приберечь эту мысль для Кентуккийского дерби!
Ребекка расхохоталась, и груди ее затряслись, что рассмешило ее еще больше.
На туалетном столике перед Ребеккой лежала длинная полоска ткани, которой девушка перетягивала грудь. Ей приходилось скрывать свою принадлежность к женскому полу, поскольку во всех правилах и постановлениях, касавшихся конных соревнований, существовал специальный пункт, согласно которому участниками могли быть только мужчины. Если бы открылось, что она – женщина, Ребекку тотчас бы дисквалифицировали. Конечно, они с дедушкой могли нанять жокея, но это потребовало бы дополнительных затрат. А стараясь приблизить миг приобретения вожделенной фермы по разведению чистокровных рысаков, они привыкли на всем экономить.
Когда Хокинс с Ребеккой только собирались участвовать в скачках, Ребекка уговорила деда разрешить ей самой править двуколкой. Он согласился, однако весьма неохотно и лишь до тех пор, пока они не смогут позволить себе нанять специального человека. Время от времени Хок все еще грозился нанять жокея, но Ребекка знала – он никогда на это не пойдет, по крайней мере до тех пор, пока их не разоблачат. Лучше, чем она, им все равно никого не найти, и даже дедушка вынужден был это признать.
И все-таки Ребекка считала ужасно несправедливым то, что она должна переодеваться мужчиной. В то время как другие наслаждались плодами своих заслуженных побед, она не могла проявлять в полной мере чувства радости и торжества, когда Пэдди Бой побеждал на скачках. Особенно несправедливым это казалось Ребекке сейчас, когда она познакомилась с Глэдни Хэллораном и Стивеном Лайтфутом. Почему она должна скрывать от них, что наездник Хокинса – она сама?
Ребекка озадаченно нахмурилась. Отчего это ей в голову пришла такая мысль? Ведь она думала о скачках и о предстоящей покупке фермы, так при чем тут Глэдни и Стивен? Не было никаких причин о них вспоминать. И все-таки она о них вспомнила.
Ребекка вспыхнула от стыда. Нужно немедленно выбросить эти дурацкие мысли из головы!
Но как девушка ни старалась, ничего не получалось. Более того, при воспоминании о недавно возникших в ее жизни молодых людях, которые оба пришлись ей по душе, она ощутила странное волнение. Что же с ней такое происходит? Ребекка вспомнила о том, как целовал ее вчера на палубе Глэдни, и непонятное чувство овладело ею еще сильнее.
Ребекка принялась пристально разглядывать в зеркале свое отражение, и взгляд ее остановился на груди. Эти два бугорка, еще совсем недавно казавшиеся девушке досадной помехой и вызывавшие лишь раздражение, сейчас предстали перед ней в совершенно ином свете. Теперь она видела в них символ женственности.
Ребекка знала, что мужчинам нравится смотреть на женскую грудь: она не раз наблюдала подобные взгляды. А интересно, нравится ли им трогать и ласкать ее? И если да, то какие чувства они при этом испытывают? И какие чувства будет испытывать она, если ее грудь станет ласкать какой-то мужчина?
