– Из этой позиции, когда вы нападаете, следует вот так поднять лезвие шпаги, чтобы можно было отрубить голову. Но надо действовать очень быстро, потому что я буду парировать ваш удар – вот так. И надо стремительно отразить контратаку.
Ее шпага вылетела из руки и приземлилась на некотором расстоянии. Лезвие все еще вибрировало, вертикально стоя в траве.
– Ур-ра!
Это выкрикнули его люди.
В эту минуту Анна испытывала жгучее презрение к нему и ею чертовым упражнениям, изобретенным, как она была уверена, только для того, чтобы ее унизить перед этим сбродом.
Его шпага выплясывала вокруг ее горла.
– Вы в моей власти, миледи. Мне решать, помиловать ли вас.
Она стояла совершенно спокойно и ничуть не была испугана.
– В таком случае пронзите меня шпагой, сэр. Если вы этого не сделаете, то пусть даже мне придется практиковаться в этом искусстве с утра до вечера, предупреждаю вас, что в следующий раз я добьюсь лучшего и своего не упущу.
Он с трудом погасил блеск удовлетворения во взгляде, поднимая и возвращая ей ее оружие.
– В вас, миледи, живет дух соревнования, и я нахожу это странным, учитывая ваше происхождение. Возможно, что вам придется обучить этому меня.
Он снова отсалютовал ей шпагой и сначала медленно, а потом все быстрее провел ее через все этапы этого искусства.
Анна трудилась в поте лица, но, несмотря на все большую усталость, тяжесть в руке и напряжение икроножных мускулов, ощущала, что этот странный разбойник умен и образован. Будучи отпетым негодяем, он имел уважение к женской отваге и способностям, чего никогда прежде она не видела даже в самых больших философах из числа мужчин. В доме своего отца и при дворе она имела продолжительные беседы с мистером Пеписом и мистером Драйденом, но она никогда не слышала от них того, что услышала от этого разбойника.
Анне пришло в голову, что как только она начинала искать в Джоне Гилберте что-нибудь хорошее, немедленно это находила. И тут она вспомнила о его поцелуях, о двух его поцелуях, и от этого воспоминания ее бросило в жар.
Покружив немного, Джон попытался поймать ее врасплох. Он сделал выпад, но Анна его парировала.
– Отлично! – воскликнул Джон, и его похвала была ей необычайно приятна.
Анна заметила, что ворот его рубашки расстегнут и из-под красного шейного платка видно мягкое руно кудрявых темных волос на груди.
Она вздрогнула, когда начали падать первые капли дождя. Меньше всего ей хотелось желать Джона Гилберта так, как в свое время она желала Эдварда. Любовь и доверие умерли в ней, когда она скрывалась в гардеробной королевы, когда ее страсть была поругана и предана и забвение и прощение стали невозможными. После того как ее дядя епископ Илийский умиротворит короля и добьется расторжения помолвки с лордом Уэверби, она удалится в эссекское поместье отца и будет вести там жизнь уединенную, полную труда и добрых дел: реорганизует молочное хозяйство, сделает его лучшим в графстве и, возможно, обучит своих молочниц искусству владения шпагой.
Анна улыбнулась, представив, какой станет. Эксцентричной старой каргой!
Теперь дождь уже лил как из ведра, но Джон Гилберт не подавал сигнала к окончанию упражнений со шпагой. Анна заметила, что Бет и другие женщины как ни в чем не бывало весело шлепали по мокрой траве, расхаживая взад-вперед перед мужчинами, стоявшими кольцом вокруг лужайки, и это, должно быть, только прибавляло им энтузиазма и пыла.
– Вы устали? – спросил Джон.
– А вы? – с вызовом ответила Анна, сделав очередной выпад.
Он отбил его и покачал головой, явно веселясь и восхищаясь ею.
– Я хотел бы, чтобы в бою вы стояли за моей спиной и поддерживали меня, Анна. Это было бы лучше, чем если бы там было множество мужчин.
Она решила проигнорировать некоторую фамильярность, которую Джон себе позволил.
– Благодарю вас, сэр.
Анна отсалютовала ему шпагой. Он ответил тем же. Дождь хлестал по их лицам, но они бестрепетно смотрели друг на друга.
Это был прелестный комплимент, нет, не прелестный, скорее галантный и дружелюбный. Она вглядывалась в его лицо, ожидая увидеть в нем лукавство, особое внимание проявляя к его глазам, темным, как лесная заводь. Анна готова была поклясться, что никакого подвоха не заметила. Его взгляд был открытым и честным. Она была готова поверить, что он стал разбойником не по своей воле, как говорила Бет, что его так же, как и ее, предали те, кого он любил.
Сейчас он улыбался, моргая, чтобы смахнуть капли дождя, и был похож на серьезного оксфордского студента, а не на дерзкого, наглого разбойника.
В такие моменты можно было простить ему все его пороки.
Анна улыбнулась, и они оба вдруг рассмеялись неизвестно чему.
Из тоннеля появились двое всадников. Глаза одного из них были прикрыты повязкой. Второй, часовой, охранявший лагерь, вел его. Сняв повязку, незнакомец спешился и бегом направился к Джону Гилберту.
– Мой господин говорит, что вы продолжаете пользоваться его покровительством, но вам следует явиться в Беруэлл-Холл.
– Но ведь это ваше владение! – выпалила Анна.
Джон удивился ее осведомленности:
– Когда-то было, но не теперь. – Он кивнул гонцу: – Скажи своему господину, что я не могу явиться.
– Это приказ лорда Уэверби. Сегодня вечером. Он должен получить тысячу фунтов в качестве дани.
– Знаю. Скажешь, что я навещу его в полночь.
Джон Гилберт не смотрел на Анну Гаскойн. Он знал, что на ее лице отразилось отвращение.
Анна, спотыкаясь, направилась обратно, отчаянно желая оказаться как можно дальше от этого чудовищного предательства, а потом пустилась бегом.
Он нагнал ее, когда она уже добралась до двери дома, и насильно втащил внутрь.
– Анна! Силы Господни, это вовсе не то, что вы подумали!
– Отпустите меня, сэр! – зашипела она.
Джон отпустил ее руки и заглянул ей в глаза. В них была боль. И еще ненависть. Огромным усилием воли ему удалось обуздать себя и собраться с силами.
– Возможно, миледи, вы не желаете выслушать меня, но придется.
– Говорите, сэр, – сказала Анна. – Не сомневаюсь, что преступник найдет оправдание любому низкому поступку, но вы великодушно извините меня, если я позволю себе презирать вас за это.
Как смеет эта аристократка презирать его, не попытавшись даже войти в его положение и понять? Неужто принимает его за благородных кровей развратника Уэверби или королевского шута в Уайтхолле?
Он знал, что ее сердце закрыто для него, но, ради всего святого, не могла же она закрыть и уши! Шагнув к ней, Джон схватил ее за плечи и потряс.
– По какому праву вы осудили меня, не потрудившись выслушать? Берегитесь, миледи, из-за предательства лорда Уэверби стать таким же, как он.
